Все оставшиеся несколько часов поездки до города Кадуна, от африканского слова «када» – крокодил, где мне предстояло провести почти год, я шуточно раздумывал о том, как с помощью, например, палки буду отбиваться от диких животных в этом огромном мире, который уже начал приоткрываться мне с убедительностью 60-ти километров в час и тряской на многочисленных ухабах.
Но вот за окном снова замелькали деревни, тростниковые крыши и рукотворные стены сменились на городской тип строений, и мы наконец остановились перед невысоким глиняным заборчиком, за которым в глубине небольшого сада высился трехэтажный дом из бетонных блоков с одной парадной. Все квартиры на втором и третьем этаже смотрели во двор просторными лоджиями, на первом же – двумя верандами, симметрично расположенными относительно лестницы. Похоже, это была самая окраина, потому что кроме еще одного такого же дома позади нашего, рядом с которым играли негритянские дети, других городских строений поблизости не наблюдалось.
Помню, как я выпрыгнул из газона и тут же подбежал к первому дереву в саду. Еще горячее вечернее солнце уже нависло над пальмовой рощей неподалеку, бросая длинные тени к моим ногам. Я протянул руку и дотронулся до ствола, покрытого шероховатой, но тонкой и почти белой кожицей. Это прикосновение напомнило мне те, так называемые «денежные деревья», которые росли из горшков на кухонном подоконнике на родине. Только это дерево оказалось значительно крупнее, размером с наши яблони или рябины и, соответственно, толще стволом.
Ничего странного, что именно слово «родина» пришло мне на ум тогда, – я его не раз уже слышал за тот и предшествовавший ему день. И, глядя на необычно толстые листья размером в ладонь взрослого человека, которые можно было надломить, и тогда выделялся полупрозрачный сок, я вдруг осознал, как же далеко забросила меня работа моего отца.
В этот миг по стволу дерева пробежала огромная оранжевая ящерица. Заметив меня, она на пару секунд замерла в ожидании, как я поведу себя. Ящерица действительно была ярко-оранжевого цвета. Только кончики лап, хвоста и самый край змеиной морды плавно переходили в привычный зеленый.
Моя реакция не заставила себя долго ждать. «Кто же поверит в такое без доказательств?», – промелькнуло в моей голове, и я крепко схватил ящерицу за хвост. Хвост оторвался и выпал из моей руки на красную землю. Ящерица же перепрыгнула на соседнюю ветку и скрылась с глаз. Я растерялся, не зная что делать с хвостом, который продолжал извиваться под деревом, и решил осмотрелся.
В саду росло еще несколько похожих деревьев с белыми стволами и пять-шесть пышных акаций со стручками, свисавшими с них подобно длинным черным мечам. И почти на каждой ветви, греясь в лучах вечернего солнца, сидели такие же оранжевые ящерицы. Это меня от чего-то успокоило, и я побежал к своему семейству – матери и отцу с сестрой на руках, уже подошедших к нашему новому жилищу.
3
Оказалось, что мы живем на первом этаже. Справа. И вход в апартаменты, как их хочется называть теперь, по сравнению с тесными комнатами наших новостроек, был устроен через веранду. Мне до сих пор иногда снится этот не очень новый, но вполне добротный дом, с местами чуть облупившейся штукатуркой, сыроватой тенью парадной, пожелтевшей пластмассой кондиционеров, широкими лопастями вентиляторов под потолком и огромными африканскими тараканами, выползавшими поживиться чем по ночам.
У порога нас встретил стюард. Уже не молодой негр, одетый по европейски, улыбчивый и обученный не привлекать к себе внимания. Мы зашли внутрь. Там нас поджидали коллеги отца и их родственники, еще раньше прибывшие из Союза. Это были загорелые мужчины средних лет в шортах, майках или рубахах, и женщины – в цветных просторных платьях, разных комплекций и возрастов. Все они жили в соседних квартирах, и собрались, чтобы отпраздновать наш приезд.
Я вообще не очень-то любил взрослых, поэтому они мне особенно не запомнились. Советские геологи, водители, врачи, какая-то администрация. И у них были дети, примерно моего, дошкольного возраста. Но тогда я сразу прошмыгнул мимо стюарда и остальных, лишь наскоро поздоровавшись, и отправился на поиски комнаты, предназначенной для нас сестрой. Она охотно последовала за мной, так как тоже очень устала. И вот, преодолев пару просторных холлов с крашенными коричневой краской дощатыми полами, мы наконец оказались в спальне с двумя монументальными и заположенными марлей постелями и темно-коричневым шкафом.
Отчего-то мне сразу захотелось раскрыть дверцы и выдвинуть нижний ящик. Так я и поступил, и прямо обмер от неожиданности. Ящик оказался полон целыми блоками жвачки всевозможных сортов – начиная от классической пеперминт вриглис до прямо невероятных разноцветных кубиков, шариков и пластиков всевозможных ароматов, вплоть до черных лакричных жевательных конфет, вкус которых и по ныне ассоциируется у меня именно с тем временем и возрастом. Это был подарок от уже изрядно заскучавшего по нам отца. Мы, правда, так тогда этого и не поняли, но жвачек там было столько, что запас подошел к концу лишь через несколько месяцев.