И посредине живу я: меж Главой и батальоном.
Только спьяну так можно было заселиться — наобум, наугад.
Многие местные министры, командиры, чиновники искали дом в том же районе, где я свой выхватил без проблем, — и никто ничего не нашёл. А они так хотели прибиться поближе к Главе.
Со мной всегда всё так. Само в руки падает.
Все были уверены, что Батя нарочно меня к себе подселил.
Пару раз рассказал любопытствующим реальную историю: про то, как напился, сделал один звонок риэлтору, заехал, спать хотел, ничего толком не посмотрел, даже названия улицы не спросил, расплатился и упал замертво… В ответ слушавшие меня, все как один, хитро, на хохляцкий манер, улыбались: ага, заливай нам, а то мы не знаем.
Не верили.
Называл его: Батя, Александр Владимирович, в зависимости от. И здесь буду так же. Ещё: Захарченко, командир, Глава.
…Мне позвонили, сказали: командир вернулся из Москвы, когда сможешь у него быть?
На улице начиналось лето, его последнее, а моё нет.
«На Алтае или у себя?» — спросил я; Алтаем называлась одна из его ставок.
«Дома, ждёт», — сказали мне.
«Пять минут», — ответил я.
Личка Главы, стоявшая на перекрёстке возле его дома, передала коллегам на дому: «Захар». Там помолчали несколько секунд, потом ответили бесстрастно: «Пусть заходит».
— Заходите, — сказали мне. А то я глухой и рации не слышу. С другой стороны, если охранник просто головой кивнул бы — мол, иди, — меня б это ещё больше выбесило: раскивался, словами скажи.
От перекрёстка — пятьдесят метров до его дома, вход через гараж. Там тоже охрана, смотрит на меня. Положено сдавать оружие, хотя я мог и не сдавать, мне разрешалось входить вооружённым к Главе; таких людей на всю республику было не более десяти, если не считать его собственной охраны. Но всё равно я сдавал пистолет — чтоб лишний раз не злить его личку. Им же не нравится, что я прусь к нему с оружием, — ну и зачем пацанам переживать?
— У себя? — спросил.
— В бане. В баню спускайся.
Тем более: что я буду в бане с пистолетом делать.
Ещё на подходе услышал его голос, и неподражаемый смех: заливается как ребёнок. Ей-богу, так только дети могут смеяться.
Батя был в тельняшке и в камуфляжных штанах. Курил, естественно: он курил не переставая.
Я попал как раз к началу его истории. Он прервал рассказ и поднялся мне навстречу, за ним Ташкент и Казак, ближайшие его товарищи; их обоих, между прочим, тоже звали Сашами.
Можно было б загадать: пусть его не убьют этим летом. Вдруг глупая примета хотя б один раз сработала. Но никому и в голову не могло прийти, что его убьют.
Захарченко затянулся и продолжил историю.
Пересказать могу только в общих чертах.
Поздним вечером, после всех положенных переговоров, Батя оказался в центре Москвы и загулял в компании одного генерала. Вышли покурить из кабака на улицу — и увидели одинокую лошадь.
Она задержалась на работе, шла домой.
Батя сообщил генералу, что может верхом произвести некий трюк, — какой именно, я забыл; мог бы соврать, но зачем. Генерал нисколько не сомневался в мастерстве Захарченко, но это уже не имело значения. Батя позвал лошадь. Лошадь подошла вдвоём с девушкой (оказывается, они шли вместе).
Ловко вспрыгнул, безупречно исполнил трюк. Редкие прохожие были обрадованы, узнав Главу воюющей республики; раздались аплодисменты. Лошадь сделала что-то вроде книксена.
Появились хозяева лошади. Их было несколько, кажется, четыре, и все они происходили с кавказских гор или предгорий. Быть может, им не понравилось, как используют их лошадь, быть может, какие-то ещё маловажные, ныне совершенно забытые и не подлежащие восстановлению в памяти вещи (в силу отсутствия этой памяти: в неё попало железо, и всё поломало).
Глава был с охранником. Генерал — один.
Люди с кавказских гор или предгорий обладают способностью увеличиваться в числе: кажется, только что их было четверо, но вот уже восемь — и все жестикулируют, у них сложная моторика пчёл, они оказываются сразу и везде, и в какой-то момент кто-то из них очень неожиданно делает подсечку и роняет тебя на пол, на асфальт, на камень. Глава не стал дожидаться подобного развития событий: оставаясь в седле, он врубился в рой, в родоплеменной строй, в самую гущу.
Одномоментно на ярко освещённой московской улице происходило множество событий.
Охранник Бати был профессионалом, и успешно справлялся с рядом спонтанных задач.
В свою очередь, генерал обладал мощным генеральским голосом, сбивавшим часть неожиданных собеседников с ног.