Ее белье было спущено до лодыжек.
Я подумал, что она мертва. Господи, я был в этом уверен. Когда начал трясти ее, кричать, Грэйс застонала. Я похлопал ее по щекам, встряхнул еще раз. Она открыла свои серые, словно облака, глаза. Как только ее взгляд сфокусировался на мне, они распахнулись еще шире. Грэйс заплакала, потом вырвала. Она умоляла меня отвезти ее в больницу. Что я мог сделать? Я думал, у нее алкогольное отравление или вроде того. Но Грэйс сообщила, что ее изнасиловали, после чего все посмотрели на меня, будто это сделал я.
– Зак, – сказала она.
Меня чуть на изнанку не вывернуло. Быть не может. Это просто невозможно. Но доктора позвонили в полицию и ее родителям. Папа Грэйс примчался с какой-то трофейной женой. Потом приехала ее мама, и они втроем принялись кричать и рыдать, пока Грэйс осматривали, ища доказательства.
Я позвонил Заку.
– Что она сказала? Фигня, чувак. Она сама ко мне подкатила. Она была абсолютно согласна.
Он подтвердил свои слова, показав то видео. Полагаю, меня ему было недостаточно, потому что Зак опубликовал ролик в Фэйсбуке. Я не могу выкинуть из головы образ стонущей и тяжело дышащей Грэйс. Видео длится секунд тридцать, однако я посмотрел около пяти. На большее меня не хватило.
Мой интерес к ней иссяк.
Зак первым ее получил. Они сходили на пару свиданий, и я думал, что на этом все. Конец. Никакой химии. Совсем. Я собирался сделать свой ход, раз уж у них ничего не вышло. Но теперь, когда они переспали, я не могу.
Парень никогда не позарится на женщину своего друга.
Копы говорили со мной, с Заком. С Джереми. С подругами Грэйс, Линдси и Мирандой, со всеми, кто был на вечеринке в лесу тем вечером. По их словам, Грэйс была пьяна, пьяна до такой степени, что еле держалась на ногах. Зак ее лапал, и она ни разу не возразила. Миранда сказала, Грэйс флиртовала с ним. Спустя какое-то время они ушли куда-то вдвоем. Никто не запомнил, когда именно. Народ пустился врассыпную, потому что кому-то показалось, будто они увидели патрульную машину.
Сбежали все, кроме Грэйс.
Раздается гудок клаксона. Я забираюсь на пассажирское сиденье и киваю папе.
– Привет.
– Привет. – Он закатывает глаза. – Ну, сколько шкафчиков ты вычистил?
– Перестал считать после двадцатого. – Я зеваю. – До сих пор чую запах моющего средства. Такая гадость.
– Как голова? Не кружилась?
Мгновение я колеблюсь.
– Да. Разболелась сильно. Грэйс дала мне обезболивающее и половину своего сэндвича.
– Что за Грэйс?
Дерьмо, почему я упомянул ее имя? Он теперь не отвяжется. Отец затянет лекцию на тему употребления алкоголя несовершеннолетними, и о том, как мне повезло, что он решил наказать меня тогда.
– Колье. Она тоже влипла в неприятности.
– Грэйс Колье? Это случайно не та… – Папа сворачивает направо, останавливаясь на красный, когда мы выезжаем на улицу.
– Да.
– Как она?
Не того вопроса я ждал. Оцениваю выражение его лица. Кажется, он обеспокоен, а не в ярости.
– Эмм. Нормально, наверно.
– Наверно? Вы провели вместе целый день. Разве ты не поинтересовался?
Нет. Не поинтересовался. Потому что не хочу знать.
Мы едем по Главной улице.
– Йен, ты с ней вообще разговаривал?
– Да, пап, разговаривал. Я поблагодарил ее за помощь.
– И все? Ты не спросил, как она держится после… после той ночи?
– Нет, пап, не спросил, ясно? Я не разговариваю с Грэйс с тех пор, как она оклеветала Зака.
– Йен, у каждой истории есть две стороны.
– Ага, я знаю. Просто ее версии не верю.
На протяжении нескольких кварталов мы молчим. Папа тормозит на светофоре.
– Тебя там не было. Откуда тебе знать, что на самом деле произошло?
– Я знаю Зака, пап. – Сползаю ниже в кресле, нетерпеливо ожидая смены сигнала, чтобы поскорее сбежать. Наконец-то загорается зеленый. Отец поворачивает на нашу улицу.
– Ты ведь знаком с Трэйси и Элом, да?
Я киваю. Они, вроде как, лучшие друзья моих родителей. Их дочь, Эми, ровесница Клаудии, моей старшей сестры.
– За несколько лет до вашего с Вал рождения Трэйси была замужем за другим человеком. Джо. Я познакомился с ним на детской площадке, мы быстро поладили и стали общаться, чтобы наши дети могли играть вместе.
Офигеть. Эл не отец Эми? Я этого не знал. Гляжу в пассажирское окно, гадая, как много костей переломаю, если выпрыгну.
– Однажды ночью, едва мы уложили Клаудию спать, кто-то начал тарабанить в дверь. То есть, действительно колотить кулаками. Я беру биту, спускаюсь вниз, открываю дверь и вижу на пороге Трэйси в окровавленной ночной рубашке.