В своей теории возвышенного (das Erhabene) Иммануил Кант утверждал, что наше восхищение проявлениями сил природы служит доказательством от противного превосходства духа над природой: какими бы грубыми ни были проявления дикой природы, они не способны затронуть моральный закон в нас самих. Разве катастрофа Нового Орлеана не являет собой такой пример возвышенного? Каким бы серьезным ни был вихрь урагана, он не способен разрушить вихрь капиталистического развития...
Субъект, предположительно грабящий и насилующий
Во вспышках насилия в Новом Орлеане можно выделить еще один аспект, позволяющий увидеть действие идеологических механизмов, регулирующих нашу жизнь. Согласно известному антропологическому анекдоту, представители “примитивных” народов, которым приписываются определенные “суеверные представления” (что они происходят от рыб или птиц, например), когда их прямо спрашивают об этих суевериях, отвечают: “Конечно, нет! Мы же не настолько глупы! Но мне рассказывали, что некоторые наши предки действительно верили, что...” — короче говоря, они переносили свою веру на другого. Разве мы не поступаем точно также с нашими детьми: мы проходим через ритуал Санта Клауса, поскольку наши дети (предположительно) верят в него, и нам не хочется их разочаровывать; они делают вид, что верят, чтобы не разочаровывать нас, нашу веру в их наивность и т. д. и т. п. Разве не это обычно служит оправданием мифических искажений циничных политиков, когда они вдруг становятся честными? “Я не могу разочаровать простых людей, которые верят в это (или в меня)”. И, кроме того, не служит ли эта потребность в поиске другого, который “действительно верит”, также стимулированию нашей потребности в клеймении Другого как (религиозного или этнического) “фундаменталиста”? Странным образом кажется, что некоторые верования всегда действуют “на расстоянии”: для того, чтобы вера могла функционировать, она должна иметь некоего окончательного гаранта себя самой, но этот самый гарант всегда является отложенным, смещенным, он никогда не представлен in persona. Непосредственно верующий субъект сам по себе для веры не нужен: достаточно предположить, что он существует, верить в него, представлять его в виде какой-то мифологической фигуры, несуществующей в эмпирической реальности, или кого-то безличного (“кто-то верит...”).
И разве то же самое не происходит при любом глубоком переживании субъекта, включая плач и смех? Достаточно вспомнить действие феномена перенесенных/ смещенных эмоций — от так называемых “плакальщиц” (женщин, нанимаемых оплакивать покойников на похоронах) в “примитивных” обществах до “смеха за кадром” на телеэкранах и надевания экранных масок в киберпространстве. Когда я конструирую “ложный” образ, который выступает вместо меня в виртуальном сообществе, участником которого я являюсь (например, в сексуальных играх застенчивый мужчина зачастую принимает экранный образ привлекательной, неразборчивой в сексуальных связях женщины), эмоции, которые я испытываю и “придумываю” как часть моего экранного образа, не являются просто ложными, хотя (то, что я переживаю как) мое “истинное я” не ощущает их, они тем не менее в некотором смысле “истинны”. То же самое происходит и тогда, когда я, уставший после тяжелого рабочего дня, смотрю телесериалы с закадровым смехом: даже если я не смеюсь, а просто смотрю на экран, я тем не менее после просмотра шоу ощущаю себя отдохнувшим...
События, которые имели место в Новом Орлеане после урагана Катрина, позволяют дополнить этот ряд “субъектов, предположительно...” субъектом, предположительно грабящим и насилующим. Трудно забыть сообщения о распаде общественного порядка, вспышках “черного” насилия, грабежах и изнасилованиях — однако более позднее расследование показало, что в большинстве случаев этого предполагаемого разгула насилия попросту не было: непроверенные слухи преподносились как факты средствами массовой информации. Например, 4 сентября New York Times привела слова начальника управления полиции Нового Орлеана об обстановке в спортивном комплексе: “Завидев простых прохожих, они сразу же нападают. Они избивают и насилуют их на улицах”. Две недели спустя в интервью он признал, что некоторые из его наиболее шокирующих заявлений, как оказалось, не соответствовали действительности: “У нас нет ни одного официально подтвержденного убийства. Нет ни одного официально подтвержденного изнасилования или попытки изнасилования”.10