Eще раз о классовой борьбе во Франции
Этьен Балибар11 назвал чрезмерную, нефункциональную жестокость отличительной особенностью современной жизни: жестокость, проявления которой простираются от “фундаменталистской” расистской и / или религиозной резни до “бессмысленных” вспышек насилия подростков и бездомных в наших мегаполисах, насилие, которое нельзя не назвать "Оно-Злом" (отсылающим к фрейдовскому Оно (das Es, le Ca), насилие, не имеющее утилитарных или идеологических оснований. Все разговоры об иностранцах, укравших наши рабочие места, или об угрозе, которую они представляют для наших западных ценностей, не должны вводить нас в заблуждение: при более внимательном рассмотрении становится ясно, что такие разговоры представляют собой поверхностную вторичную рационализацию. Возьмем, например, типичного бритоголового, который, обосновывая свои насильственные
11 Etienne Balibar. La violence: idealite et cruaute//La crainte des masses. Paris: Editions Galilee, 1997.
действия, говорит, что он чувствует облегчение, избивая иностранцев, что их присутствие вызывает у него беспокойство. И здесь мы сталкиваемся как раз с таким Оно-Злом, Злом, структурированным и вызванным простейшим дисбалансом в отношениях между Я и jouissance, противоречием между удовольствием и чужеродным jouissance, лежащим в самой его основе. Оно-Зло, таким образом, организует простейшее “короткое замыкание” в отношении субъекта к изначально отсутствующему объекту-причине своего желания: нас всегда “беспокоит” в “другом” (еврее, японце, африканце, турке) его якобы привилегированная связь с объектом — другой либо обладает объектом-сокровищем, украденным у нас (именно поэтому его и нет у нас), либо ставит под угрозу наше обладание этим объектом.
И здесь вновь следует вспомнить гегельянское “бесконечное суждение”, провозглашающее спекулятивную тождественность этих “бесполезных” и “чрезмерных” вспышек насилия, которые выказывают лишь чистую и открытую (“несублимированную”) ненависть к Другому, и постполитической мультикультуралистской вселенной терпимости к различию, не исключающей никого. Конечно, мы используем термин “несублимированная” в его обычном значении, которое в данном случае полностью противоположно психоаналитическому, короче говоря, в сосредоточении нашей ненависти на некоем представителе (официально терпимого) Другого и состоит простейший механизм сублимации: всеобъемлющий характер постполитической конкретной всеобщности, которая касается каждого на уровне символического включения, этой мультикультуралистской идеи-и-практики “единства в различии” (“все равны, все различны”), оставляет открытым, как единственный способ маркировки Различия, протосублимационный жест превращения случайного Другого (расы, пола, религии...) в “абсолютного Другого” невозможной Вещи, основную угрозу нашей идентичности — Вещи, которую необходимо уничтожить для того, чтобы мы могли выжить. В этом и состоит подлинно гегельянский парадокс: окончательное достижение подлинно рациональной “конкретной всеобщности” — упразднение антагонизмов, “зрелый” мир оговоренного сосуществования различных групп — совпадает со своей радикальной противоположностью, с непредвиденными вспышками насилия.