Проблема человеческого желания состоит в том, что, по выражению Лакана, оно всегда является “желанием Другого” и в genitivus subjectivus, и в geni-tivus objectivus: желание другого, желание быть желанным Другим и особенно желание того, что желает Другой, — зависть и ressentiment, таким образом, лежат в основе человеческого желания, о чем прекрасно знал уже Августин, — вспомним отрывок из “Исповеди”, часто цитируемый Лаканом, сцену с ребенком, который испытывает ревность к своему брату, сосущему грудь матери (“Я видел и наблюдал ревновавшего малютку: он еще не говорил, но бледный, с горечью смотрел на своего молочного брата”).
Отталкиваясь от этой идеи, Дюпюи предлагает убедительную критику теории справедливости Джона Ролза: в модели справедливого общества у Ролза
5 Robert Axelrod. The Evolution of Cooperation. New York: Basic Books, 1984.
6 Jean-Pierre Dupuy. Avions-nous oublie le mai?Penser lapolitique aprh le 11 septembre. Paris: Bayard, 2002.
социальное неравенство допустимо лишь постольку, поскольку оно основывается на естественном неравенстве, которое считается связанным со случайными обстоятельствами, а не с заслугами.7 Ролз не осознает, что такое общество способно создать условия для безудержного роста ressentiment: в нем я буду знать, что мой более низкий статус “оправдан”, так что тем самым я лишусь оправдания своих неудач как следствия социальной несправедливости. Таким образом, Ролз предлагает чудовищную модель общества, в котором иерархия напрямую легитимируется естественными свойствами; здесь упускается простой урок анекдота о словенском крестьянине, которому добрая волшебница предлагает выбор: она либо даст ему одну корову, а его соседу две коровы, либо заберет у него одну корову, а у его соседа — две, — крестьян, не задумываясь, выбирает второе. (В более жуткой версии волшебница говорит ему: “Я сделаю все, что ты хочешь, но предупреждаю, что твоему соседу достанется вдвое больше!” Хитро улыбаясь, крестьянин отвечает: “Выколи мне глаз!”).
Фридрих Хайек8 знал, что примириться с неравенством намного легче, если сказать, что оно представляет собой следствие действия слепой безличной силы, поэтому польза от “иррациональности” рыночного успеха или неудачи при капитализме (вспомним старый мотив рынка как современной разновидности непредсказуемой Судьбы) состоит в том, что она позволяет мне считать свою неудачу (или успех) “незаслуженной”, случайной...
И Ницше, и Фрейд разделяли идею о том, что справедливость как равенство основывается на зависти — на зависти к Другому, который имеет то, чего нет у нас, и который наслаждается этим; требование справедливости, таким образом, в конечном итоге является требованием такого сокращения избыточного наслаждения Другого, при котором все получают равный доступ к jouissance. Неизбежным результатом этого требования оказывается, конечно, аскетизм: поскольку невозможно предоставить равное jouissance, можно установить общий запрет. Но не следует забывать, что сегодня, в нашем обществе вседозволенности, этот аскетизм принимает форму своей противоположности: общего предписания Сверх-Я — “Наслаждайся!”. На всех нас давит такое приказание, которое оказывается самым серьезным препятствием для нашего наслаждения, — вспомним яппи, сочетающих нарциссическую “самореализацию” с крайне аскетической дисциплиной (бег по утрам, здоровое питание и так далее). Возможно, именно это имел в виду Ницше, говоря о последних людях, — только сегодня можно по-настоящему различить контуры последних людей в виде гедонистического аскетизма яппи. Ницше, таким образом, не выступает за простой отказ от аскетизма: он прекрасно знает, что определенный аскетизм является обратной стороной избыточной декадентской чувственности, — на это направлена его критика вагнеровского “Парси-фаля” и вообще позднего романтического декаданса, колеблющегося между влажной чувственностью и невразумительным спиритуализмом.