Смысл генерализующей способности научной фантастики не столько в панорамных возможностях литературной формы (в конце концов, никакому роману не охватить расширяющейся вселенной познания), сколько в неисчерпаемой ёмкости художественного слова, которое иногда одно-единственное запечатлевает целую концепцию, переворачивая веками сложившиеся представления.
Действенность фантастики
Парадоксальность, по-видимому, самая яркая черта современной научной фантастики. Гипотезы, перевертывающие привычные физические представления, неожиданнейшие прогнозы будущего, острое столкновение вымысла с реальностью... Такого, кажется, еще не было. Но, пожалуй, самый поразительный парадокс - сама фантастика. Сегодня уже мало кто ставит под сомнение ее большое влияние на читателя. Ее, кажется, окончательно признала критика. Удельный вес фантастики в круге чтения растет. И тем резче бросается в глаза, что этот влиятельный и популярный поток чтения все еще имеет репутацию литературы второго сорта. Может ли второсортное произведение выполнять первостепенную задачу? Не является ли, таким образом, признание уступкой нетребовательному вкусу? Не лежит ли в основе такой популярности заурядная занимательность чтива?
В самом деле: ведь "признающая" критика (исключая появившиеся в последние годы серьезные работы) в массе своей оперирует двумя-тремя простейшими истинами: научная фантастика популяризирует знание, научная фантастика приобщает к коммунистическому будущему, научная фантастика выполняет свою пропагандистско-просветительскую миссию занимательно... И та же критика тут же единодушно свидетельствует, что ни в языке, ни в психологизме, ни в других областях художественного мастерства массовый поток фантастики не поднимается до уровня "большой" литературы. Исключение - Ж.Верн, Г.Уэллс и у нас, может быть, А.Беляев и И.Ефремов.
Так чем же тогда объясняется успех научной фантастики? Неужели тем, что в ней - помимо художественной литературы, не от литературы? А может быть, тем все-таки, что фантастика - своеобразная отрасль литературы, достаточно своеобразная, чтобы к ней нельзя было буквалистски приложить обычные художественные критерии?
Итак, популяризация и занимательность... Но, быть может, более правы те, кто выделяет научную фантастику в своего рода мечтательный департамент Союза писателей? Распространено определение научной фантастики как литературы крылатой мечты. Горячий его приверженец -писатель А.Казанцев. Казалось бы, разумный подход. Но если даже забыть на минуту, что тем самым вся остальная художественная литература подразумевается заведомо бескрылой, здесь мы сразу сталкиваемся с необходимостью оговорок, которые делают бесполезным столь широкое определение. Еще в 1930г. некто И.Злобный предостерегал от "немалого вреда" Жюля Верна, потому что, мол, его произведения "размагничивали молодежь, уводили из текущей действительности в новые, непохожие на окружающее, миры".[21] Через три года в постановлении о детской литературе от 15 сентября 1933 года ЦК ВКП(б) порекомендовал переиздавать "уводящего от действительности" Ж.Верна...
Но злоключения литературы мечты не кончились. Через двадцать лет, в 1950г., критик С.Иванов вновь взялся предостерегать советских фантастов от "космополитических" витаний "вне времени и пространства". Цель нашей фантастики, поучал он, - наш завтрашний день, "именно завтрашний, отделенный от наших дней одним-двумя десятками лет, а может быть, даже годами".[22] На этот срок, подчеркивал С.Иванов, рассчитаны были "великие стройки коммунизма" и создававшиеся полезащитные лесополосы. В таком духе "поддерживали" мечту критики Г.Ершов, В.Тельпугов[23] и другие.
Определение научной фантастики как литературы мечты в наивной казанцевской формулировке обернулось прямой противоположностью - установкой на приземленную популяризаторскую фантастику. И это было не просто теория. В таком духе написал А.Казанцев в 40-х годах свой роман "Мол "Северный"". Таковы были бесконечно переиздававшиеся произведения В.Немцова. Кстати сказать, воинственную установку В.Немцова "попридержать мечту" (в предисловии к роману "Последний полустанок") и подхватил в своей теории С.Иванов. Оформилось целое направление. Сторонники ближней фантастики - В.Сапарин, В.Сытин, В.Охотников - сознательно ставили перед собой цель писать только о том, что было "на грани возможного" (В.Охотников так и назвал один из своих сборников), на выходе из лабораторий, опытных делянок. "Ближним" фантастам удавалось иногда выпустить неплохие произведения. "Книжка интересная, - говорили, например, читатели повести В.Охотникова "Первые дерзания". - Только почему она называется научно-фантастической?".[24]
23
Г.Ершов, В.Тельпугов - О любимом, но забытом жанре. // Комсомольская правда, 1949, 8 янв.