Многочисленные свидетельства творцов научно-технического прогресса об этом таинственном, малоизученном процессе обновления мысли фантазией, ориентированной в будущее, рассеянные в архивах и малодоступных изданиях, могли бы составить поразительную книгу об активнейшем участии художественной литературы в революционных изобретениях и открытиях - в постановке задачи, в зарождении оригинального замысла, в осмыслении предстоящих путей науки и техники. И когда в статьях на тему "Литература и научно-техническая революция" кровное детище этой самой революции даже не упоминается, вряд ли нужны другие доказательства обветшалого взгляда на эстетические отношения искусства к действительности. "Болты и гайки" научно-технического прогресса, мол, не предмет для художественной литературы. В статьях речь идет, о каких угодно - социальных, психологических, философских, нравственных, бытовых - последствиях научно-технической революции, только не о той интеллектуальной деятельности, что составляет источник научно-технической революции, хотя это тематика также произведений биографического жанра об учёных или, например, таких известных романов, как "Скутаревский" Л.Леонова, "Иду на грозу" Д.Гранина и т.п.
Читатель, неплохо знакомый с научной фантастикой, судит о ней не по тем девяти десятым книг, о которых американский коллега Ефремова Т.Старджон отозвался в духе чёрного юмора, что, мол, всё это макулатура: "А почему бы и нет? Девять десятых чего угодно являет собой макулатуру. Включая и обыкновенную литературу, естественно"[575]. Но даже самые лучшие реалистические произведения не ставят задачей предвосхищать творческие возможности разума, тогда как самые поэтические романы жюль-верновской традиции не конкурируют с реалистическими в разностороннем изображении человека. Настало время разобраться, обладает ли, в самом деле, какой-нибудь литературный жанр безраздельной монополией на художественное человековедение? И, далее, разве искусство гуманистично только лишь человечными чувствами, как получатся согласно многим литературно-критическим работам, когда речь захоит о "машиноведении" научной фантастики?
Определённая часть читающей публики и литературной критики по сию пору не подозревает о том, насколько многогранным обязано быть художественное человековедение в нашу эпоху, чтобы примерно хотя бы охватить нераздельно слитые в нашем биологическом естестве человечное чувство и творческую мысль. Можно ли говорить о целостном отражении внутреннего мира, не беря в расчёт того самого проективного свойства интеллектуальной деятельности, в исследовании которого как раз и сильна научная фантастика!
Литературоведению и критике предстоит обобщить суждения учёных, каким же конкретно образом питала и стимулировала живая ветвь художественной литературы их профессиональное творчество. Свидетельства тех, через чьё воображение пролегают творческие связи фантастики с прогрессом, могли бы раскрыть и обосновать "еретическое" суждение великого В.Вернадского о том, что наука не является логическим аппаратом, единственно имеющим привилегию на поиск истины, что истину можно познать только всей жизнью и что диалектика действительности, запёчатлённая искусством, с глубокой древности во многом определила становление знания, посредством полнокровного моделирования жизни.
Один из последователей В.Вернадского, палеонтолог и писатель-фантаст И.А.Ефремов, выделял среди прочих функций этой литературы общекультурную миссию в генерализации картины познания. В предисловии к одной из научно-фантастических книг он писал: "Научная фантастика несёт ступень за ступенью эстафету науки от первичной популяризаторской функции, ныне отданной научно-художественной литературе, до уже гораздо более серьёзной натурфилософской мысли, объединяющей разошедшиеся в современной специализации отрасли разных наук. Научное познание становится настолько многосторонним, что требует чрезвычайно дорогих и сложных экспериментов и всё более узкой специализации. Информация, нагромождаясь в непомерных количествах, уже не объединяет, а разобщает учёных, делает непосильным индивидуально-цельное представление о мире и замедляет продвижение фронта науки. В этих стеснённых обстоятельствах наука не может изучать, а тем более разрешать в нужном темпе все сложности и противоречия социальной жизни человечества и психологии отдельных людей. Возникает необходимость в научной мечте - фантазии, обгоняющей собственно не науку, так как она исходит из неё же, но возможности конкретного применения её передовых достижений"[576].
575
Цит. по: А.Азимов - Фантастика - живая ветвь искусства. // Техника - молодёжи, 1973, №2. с.25-26.