4 Кто вышел из твоих проклятых рук.
Как опытный грабитель, прячешь ты
В чужом добре свой мерзостный порок:
Ее лицо - обитель красоты
8 Избрать своим пристанищем ты мог.
Она была предметом всех похвал,
А ты хотел, расчетливый злодей,
Чтобы огонь божественный пылал
Над пятнами жестокости твоей.
Но чем сильней ее глаза влекут,
14 Тем более ты ненавидим, плут.
перевод А. Шараповой
9
О горе мне! Мой дерзостный язык
Владычице моей послал недуг:
В моем недужном сердце вырос крик,
4 Хвалу и скорбь сведя в единый круг;
О, как хвалил я этот нежный рот,
И этот властный взор - любви очаг,
И грудь, к которой припадал Эрот!
8 И ножки (ножки!), их победный шаг.
Меж тем недуг подслушал, как ей льстят,
(Он извинить мне этого не мог),
Он к ней слетел, желанием объят,
И дивное лицо лобзаньем сжег.
Я слишком захвалил ее, любя.
14 Недуг, она не стоила тебя
перевод А. Шараповой
10
Злосчастья гость, приниженности друг,
Брат немощи, приемыш нищеты,
Дитя проклятья - мерзостный недуг,
4 Ты был низринут с горней высоты.
Но как ты смел соприкоснуться с ней,
Вломиться в двери к чистой красоте,
Чья скромность - щит надежный от страстей.
8 Чьи чувства недоступны суете?
Какое мужество, какая власть
Тебя подвигли? Или демон злой
Нашептывал тебе, какую масть
Ты должен выбрать козырем, изгой?
Но раз она твоя - найди запрет,
14 Чтобы она не говорила "нет".
перевод А. Шараповой
11
"О злой недуг", - твердят ее уста.
Да знает ли она, какой разор
Постиг людей? Как гибнет красота?
4 Или она не знает до сих нор,
Что люди в страхе опускают взор,
Увидев, что она давно не та,
И там, где красоту похитил вор,
8 Сулит печаль земная суета?
Но мудрость в ней блистает красотой:
Она в уродстве не находит зла,
И, дорожа не телом, но душой,
Она любовь и истину спасла.
В ее глазах недужен только тот,
14 Кто о своих недугах вечно лжет.
перевод А. Шараповой
15
На изображение смежившего глаза голубя.
Ne mi vuol vivo e ne mi trahe d'impaccio
Вот голубь. Чужд свободе, чужд неволе,
Вершит он свой полет, глаза смежив,
Ища спасенье в высоте, доколе
4 Паденьем не закончится порыв.
Мой разум - тот же голубь. Сладкой боли
Небесное блаженство ощутив,
Он сброшен с высоты. Не оттого ли
8 Он сам не знает, мертв оп или жив?
И все же на крылах воображенья
Он к образу, незрелому как плод,
Летит, слепой, пока изнеможенье
И раны не прервут его полет.
Ты счастлив, голубь, к рабству непричастен,
14 И я не раб ее, но я несчастен.
перевод В. Швыряева
16а
Эдвард Дайер
Когда огонь, дотоле неизвестный,
Принес на землю с неба Прометей,
Сатир поцеловал цветок прелестный,
4 Манящий мнимой кротостью своей.
Почувствовав укус внезапной боли,
Истошным визгом оглашая дол,
Спасенья он искал в реке и в поле;
8 Со временем недуг его прошел.
Я так же был доверчив, Серафима
В обличье женском встретив. Чудный взор
Мне сердце опалил. Неутомимо
Любви я избегаю с этих пор.
Страшней ожога губ недуг сердечный:
14 Сатир здоров, я - пленник боли вечный.
перевод В. Швыряева
16
Сатир с испугу задал стрекача,
Нежданно выдув громкий звук из рога.
Спасаться он рванулся сгоряча,
4 Не зная, что пуста его тревога.
Так трусов гонит беспричинный страх,
С дороги верной в сторону сбивая,
Как козлоногого, что второпях
8 В лес кинулся, пути не разбирая.
Так мог и я бы навоображать
Причину страха ту или другую,
Неповторимый случай прозевать
И упустить добычу дорогую.
Но, Дайер милый, тот сатир и прав,
14 Кто губы сжег, костер поцеловав.
перевод Г. Кружкова
17
Любимая мне бросила упрек
В непостоянстве; я в смиренном рвенье
Тьму доводов представил ей в залог
Своей любви, - но отвратить не мог
5 От утвердившегося подозренья.
Когда бы клятвы тут могли служить,
Я присягнул б стигийскою волною
(Страх и богам - ту клятву преступить);
Раб добровольный, стал бы я носить
10 В душе одно, а на лице другое?
О Муза! ты не можешь обмануть,
Скажи, зачем она несправедлива,
Зачем искажена поступков суть,
И радость, что захлестывала грудь,
15 Отхлынула, как море в час отлива.
Да, это так! в сердечной глубине,
Бывает, мелочь стоит приговора;
Погибель Трои пряталась в коне,
Треножник всю Элладу звал к войне,
20 И тень осла была предметом спора.
Раз даже греков мог разволновать
Пустяк и вызвать распри без уступок,
Ужель красавиц должно принуждать
Подолгу настроенья не менять?
25 Я бы не стал, металл их слишком хрупок.
Отвергнуты, как ложь, слова ион
За то, что не пишу унылых песен
О жгучей боли, об огне в крови:
Для пораженного стрелой любви,
30 Мол, слишком весел я, неинтересен.
Ах так? Выходит, что любовь крепка
Лишь у поэтов - братии унылой,
Готовой вознестись под облака,
Коль ей удастся освежить слегка
35 Сонет, что Чосер написал для милой?
О Аполлон! сложи колчан и лук,
Возьми божественную арфу в руки
И пой, чтоб я, впивая каждый звук,
Сумел теперь поведать всем вокруг
40 Свои тревоги, вздохи, слезы, муки.
Я весел был; и кто б не ликовал,
Уверясь, как добра и совершенна
Его любовь! Но горький час настал
И снова весел я: ведь Ганнибал
45 Смеялся при потере Карфагена.
Любимая, тому, чей хмурый вид
Меня как ветреника уличает,
Кто стоиком страдающим глядит,
Кто пред тобой загадочно молчит,
Кто, как невинность, в землю взор вперяет,
Не верь ему, как говорят врачи:
52 У женщин меланхолию лечи.