— Да? Я не видел.
— Ты не видел.
— Нет. Не смотрел. Прости.
Юри кивнул и поехал на исходную.
Спина прямая, как палка, плечи в линию, кулаки сжаты.
Хоть езжай следом и проси пощады.
Юри крутанулся и отбросил волосы со лба — челка отрастала, мы не трогали ее, на выступления Юри убирал ее назад, открывая лоб, и это было и удобно, и шло ему.
Но все-таки на затылке волосы уже касались воротника футболки.
— Я смотрю, Юри!
Он должен был уже устать, черт его забери. Серьезно, что он принял?
Юри махнул рукой, оттолкнулся, набирая разбег. Взлетел в прыжок — слишком быстро, я бы еще скорости добрал, правильно потянул ногу, но сгруппировался так себе, докрутил две петли вместо трех и тяжело опустился, припав на правую ногу.
Согнулся пополам, упираясь руками в колени.
— Юри, давай отдохнем!
— Я не устал, — Юри выпрямился и пробормотал себе что-то под нос.
— А?
- Блядь, — громко повторил Юри и закрыл глаза. — Лучше бы ты не смотрел.
Юри ругался. По-русски.
Он стоял, сдвинув брови и глядя на меня.
— Почему ты смеешься?
— Я очарован, — честно признался я. — Ничего сделать с собой не могу. Ты Есенина читал?
— Кто это?
— А Маяковского?
— Это русские писатели?
— Поэты. Неважно. Потом. Но ты в курсе, что блядь — это не блюдо, да?
— Да, я в курсе, — Юри вытер лоб рукой. — Еще раз.
— Надо тебя подстричь. Совсем немного, чтобы ты видел что-нибудь перед собой…
Юри рухнул, не успев войти в прыжок.
Как будто кто-то подножку подставил. Я ломанулся на лед, голова закружилась от ужаса — если Юри серьезно повредит ногу сейчас, мы потеряем год.
Юри сидел на льду, обнимая себя за лодыжку, я рухнул рядом, раскатал штанину по ноге, врезал ему по рукам, когда он полез мешаться.
— Подвернул? Болит?
— Нет, — Юри говорил тихо, — ударился коленкой. И задницей. Порядок, Виктор. Прости, если напугал.
Лодыжка действительно выглядела нормально, я ощупал ее, даже опухоли не было.
— Почему ты упал на ровном месте?
— Повело, — Юри пожал плечами и поправил очки. — Виктор, я могу сходить в парикмахерскую, не надо меня стричь.
— Я умею стричь, не волнуйся.
— Я не волнуюсь. Не хочу нагружать тебя.
— Поэтому мы тут упахиваемся насмерть.
Юри заморгал за своими очками.
— Как это насмерть?
— Вот так. Вставай, поехали, ты, может, молодой и можешь всю ночь, но я-то нет.
— Ночью я сплю, — растерянно пролепетал Юри и поднялся, опираясь на мое плечо.
— Везет, — буркнул я. Спит он, ну надо же.
— Что?
— Ничего. Точно нога не болит?
— Нет. Спасибо.
Я посмотрел на него, и Юри мгновенно высвободился, отъехал, зачем-то одернул футболку.
— После ужина играем в парикмахера, — я не мог не лыбиться. Юри, судя по лицу, отлично понимал, что чем больше он упирается, тем больше я буду давить. Действие-противодействие.
Юри вздохнул.
Вчера ночью у меня во сне он вот на этом самом катке толкнул меня к борту, бухнулся коленками об лед, сел на скрещенные лезвия коньков и стянул с меня штаны, преданно заглядывая глаза. Сдвинул очки на лоб и наклонил голову, и я проснулся.
Юри смотрел на меня жалобными глазами. Во сне на нем была эта футболка.
— Волосы действительно длинноваты. Я немного уберу челку и сзади, на это я способен.
— Я тебе доверяю, — Юри, судя по лицу, обдумывал, не запереться ли ему в комнате.
Вечером он поскребся в мою дверь с ножницами и полотенцем сам. Сел на стул, как на электрический и покорно замер.
Волосы у него были жесткие, и он смешно съеживался, когда я брызгал на него водой.
Закрыл глаза, когда я забрал щеткой и отвел со лба назад широкие пряди.
Откинул голову, подаваясь вслед за движением.
Расслабился абсолютно, я даже замер, наблюдая.
А потом положил щетку на стол и запустил в волосы обе пятерни, провел пальцами от лба к вискам, зачесывая назад.
Юри раскрыл глаза, а вздрогнул всем телом, запрокинул голову, глядя на меня снизу вверх — что ты творишь?
Я творил с ним настолько много всякого, что такой реакции давно уже не ждал.
Юри шевельнул губами, а потом накрыл мои ладони своими и зажмурился. Снова выпрямился.
Я постоял так, слушая, как он дышит — тяжело и рвано.
— Однажды я думал отпустить волосы, — шепотом. И если до этого я еще в чем-то сомневался, то теперь сгреб пряди на затылке в кулак и рывком запрокинул его голову.
— Зачем?
— Мне нравились твои волосы, я смотрел все выступления, — Юри говорил быстрой задыхающейся скороговоркой. Его била мелкая дрожь. Как ток по руке прошла, меня самого тряхнуло вдруг так, что я чуть не рухнул прямо на него.
Разжал кулак и погладил пальцами затылок, и Юри застонал.
В голос.
Коротко и отчетливо.
А потом встал и закрыл лицо руками. Я запнулся о его стул, не успев выпрямиться, — так он резко вскочил.
— Юри?
— Прости.
— Юри, стой, ты куда?
— Я думаю, я схожу в парикмахерскую. Спасибо, Виктор, — он даже дверь за собой не прикрыл, хотя с ним такого не бывало.
Я стоял, как идиот.
Сбежал.
Потек в моих руках, как вода между пальцев, и удрал, испугался.
Вот именно тогда, когда мы договорились, что мы тренер и подопечный.
Зачем тогда вообще пришел-то?
Я облапал его везде, где мог, в источниках.
И он умудрился выкрутиться, растяжка же.
А тут… волосы расчесал. И все.
Я от шока схватил себя за волосы и дернул на всякий случай, так, что глаза заслезились.
Ладно. У всех бывает. Новая интересная информация, интимные подробности, ты же их собираешь, Никифоров, ты радуйся давай, а не залипай…
Почему-то новую интересную информацию не хотелось использовать, как всю предыдущую.
Эту хотелось хранить у сердца.
Юри Кацуки заводится, когда прикасаешься к волосам. К голове. Млеет. Ластится. Возбуждается так, что сам пугается своей реакции.
Я держал его за волосы. Аккуратно заправлял за уши, перебирал, пропускал через пальцы — и хватал за пряди на макушке, насаживая ртом на себя.
Юри дрожал всем телом и закрывал глаза. Царапал мои бедра короткими ногтями и ровно дышал через нос. До горла он заглотить не мог, но старался.
Когда он открыл глаза и глянул вверх, в мое лицо, меня как будто уронили с огромной высоты в море.
Я упал на постель и резко сел. Ладно, не заорал самым позорным образом.
Юри сидел в ногах, подобрав под себя пятки, абсолютно одетый и сна было ни в одном глазу. Он тяжело дышал.
Думать не хотелось, как я выглядел во сне. Надеюсь, я хотя бы молчал.
— Виктор, — Юри рассеянно погладил Маккачина, которого потеснил, и сунул мне свой смартфон с наушниками. — Я нашел музыку.
— Что?
— Музыку, — Юри, кажется, светился в темноте. — Для произвольной программы.
========== 7. ==========
Когда о тебе говорят — всегда понижают голос,
И не могут найти нужных слов, чтобы выразить весь свой ужас.
Мастера намеков, — даже они бессильны!
Объяснить за стаканом чая, что же в тебе такого.
Мы с Юри друг друга стоим.
Эта мысль родилась однажды утром в самолете и мне диво как понравилась.
Я проснулся, как от толчка, от того, что на меня кто-то смотрит.
Засыпая, я помнил, что Юри был справа, открыл глаза, повернулся — Юри смотрел в иллюминатор, заткнув уши своими старыми наушниками и покачивая головой в такт музыке.
Жгло слева.
Я покосился — через проход сидела девушка европейской внешности, высокая, с крупным носом и породистым лицом, у нее были длинные светлые волосы и тяжелая, полная грудь.
Я улыбнулся. Здравствуй, хорошая моя.
Глаза какие дивные — серые с ледяным серебристым крапом. Откуда ты такая, Снегурка? Явно же Скандинавия, белая кожа и веснушки. Почему ты летишь с Кюсю в Сикоку?