Юри дергался и нервничал. Он глянул вопросительно, когда я замотал головой после его попытки прыгнуть квад.
— Ноги побереги, — я подъехал ближе, врезался в спину, придержал за живот и заговорил на ухо. — Четверных у нас аж два, а у тебя бедра дрожат. Оставь силы на потом.
Дрожали у него, строго говоря, не только бедра. Юри повернул голову и почти коснулся носом моей щеки. Я придерживал его за талию.
— Не волнуйся, я справлюсь.
— Никто не волнуется, — я поднял брови и улыбнулся, потом развернул его, перехватил за плечи. Взял за руку и прокатил к бортику.
Между лопаток горело — на нас смотрели. Пусть смотрят.
— Мне сделали предложение — выступить завтра на показательных.
— Да? — у Юри был странный взгляд, как будто он плохо понимал, что я говорю. И щеки — красные-красные. Я привалился к бортику и отпил воды из бутылки.
— Да. Не только как тренера, как гостя Гран-При. Это не противоречит правилам, я говорил с комиссией. Стеф предложил.
Я заглядывал в глаза. Ты доволен, Юри?
Юри доволен не был. Он сдвинул брови.
— У тебя есть костюм?
— У тебя есть. «Эрос». Он безразмерный, помнишь?
— А, — Юри скосил глаза на мою руку на плече, быстро облизал губы, — да, точно.
Мы как будто к самому началу вернулись.
Это мне как будто бы и нравилось. Я лапал, Юри краснел, остальные смотрели и пытались мысленно загнать ситуацию в рамки рабочего момента. Фигурное катание — контактный спорт. Виктор Никифоров — дохуя контактный человек.
Вообще-то, у меня был костюм. Я привез его в Японию в начале весны, и с самого старта тренировок с Юри везде таскал с собой. На удачу.
Нет. В удачу я не верю. Скорее, в качестве напоминания, почему я вообще сделал перерыв. Иногда я открывал чемодан и натыкался взглядом на розовый сатин с золотом.
На случай, если я решу прокатить «Будь ближе». Как-то так вышло, что заговорили мы с Юри о ней вообще только вчера, и после вчерашнего вспоминать не слишком хотелось. Но костюм я очень любил, он был лучшим из моих, заказанный у знакомой Лилии в Москве. Я не выдал его на выбор Юри и Юрио из банальной сентиментальности — это костюм моей последней программы, я хотел бы оставить его на память.
Никогда всерьез не думал, что надену его еще раз.
Ламбьель, и правда, звонил час назад, предлагал оживить конец сезона, размяться.
Так что я вышел на лед еще и поэтому. Размяться бы не помешало.
Юри наблюдал за моим лицом. Я ровно улыбался, прикрыв глаза.
Это было похоже на старую, как мир, игру — и без тебя не пропаду, если что. Но контекст, вся ситуация, ожидание Финала и метки на нас делали все намного веселее и свежее.
— Что ты будешь катать? — Юри говорил спокойно. Его рука отдыхала на моей, кольцо поблескивало — Юри его надел.
Я тоже надел свое.
— Секрет, — я лыбился. — Тебе понравится.
Обязательно понравится. Если кто и мог оценить, то это был Юри.
— Ты подумал о том, чтобы выйти самому?
Юри помялся, глядя, как Плисецкий кидается в аккуратный тройной флип.
— Да, — наконец, сказал он. — Я выйду. Как бы ни откатал произвольную. Думаю, я смогу.
— Подмосковные вчера?
— Секрет, — Юри поднял глаза и усмехнулся. — Тебе понравится.
Почему-то я в этом не сомневался.
Пока что происходящее очень нравилось репортерам. Нас догнали на выходе с катка, я вообще-то хотел перехватить Якова, а точнее, его драгоценного Юрку, но нас отрезало толпой с микрофонами. Я обернулся — Юри смотрел поверх голов растерянно. Он был высоким — коньки не снял.
Я подмигнул, не дрейфь, мол, выкатимся.
Нас оттеснили к углу с логотипами спонсоров, все же дали встать рядом, пару раз обдали вспышками — Юри держал спину прямо, стоял, чуть касаясь плечом, улыбался. Подался навстречу, когда я приобнял его.
Глянул, повернув голову, прямо в глаза — я тоже повернул. Синхронно вышло. Почти нос к носу.
Вспышка. Напишут ведь всякую дрянь. Что-то вроде «Не пионерское расстояние. Виктор Никифоров растерял весь стыд на склонах Фудзи».
Было бы что терять.
— Мистер Кацуки, какие настроения в предвкушении последнего этапа?
Юри моргнул и поправил очки. Улыбнулся.
— Думаю, такие же, как и у моих фанатов и болельщиков. Предвкушение.
— Волнение?
— В некоторой степени. Я уверен в своих силах.
— Мистер Никифоров! На вас форма сборной России! Ностальгия по Родине?
— В некоторой степени, — я повторил слова Юри, глядя на него. Улыбнулся до ушей. — Но допускайте также мое искреннее желание поддержать российскую сборную, у них хорошие шансы. Пользуясь случаем, поздравляю нашу Милу Бабичеву со вторым местом в короткой программе!
Я помахал в камеру.
— Вам понравилось выступление мистера Плисецкого?
— Очень, — я продолжал тянуть лыбу, тряхнул волосами, чувствуя взгляд Юри. — Прекрасный дебют во взрослой группе.
— Вы постановщик его программы. Юрий сумел воплотить задумку?
— О, — я чувствовал напряжение Юри всей кожей, — он ее переплюнул. Не могу сказать, что я на это не рассчитывал, кстати. Было приятно с ним работать. Он такой молодец!
Примитивно.
Но на войне все средства хороши.
И, самое главное, я ведь нигде не приврал.
— Мистер Кацуки, кто поддерживает вас?
— Моя семья, — Юри вернул мне взгляд. — Мои мама и папа в Хасецу, мои друзья Юко и Такеши и их дети, а также мои сестра и учитель хореографии прилетели сюда вместе с нами.
— И Виктор, — подсказала девушка с французским акцентом. Юри мягко улыбнулся:
— И Виктор, конечно, — Юри повернул голову и широко улыбнулся, сощурился за своими очками. В очках отражался я сам — румяный и довольный жизнью.
Метку опалило — быстро и резко. Юри кивнул следующему репортеру.
Отпустили нас с боем, Юри заявил, что нам еще надо готовиться и собираться.
Он шел на шаг впереди меня, я разглядывал прямую спину и шею, аккуратно причесанный затылок.
Нога собиралась отвалиться, определенно.
Я был уверен, что у Юри раскалывается голова.
Он, качаясь, зашел в туалет, я шагал следом, как привязанный. Иногда не надо говорить, чтобы было и так ясно — иди за мной.
Юри остановился у самого дальнего умывальника и долго мыл руки. Потом поднял глаза в зеркале.
— Зачем?
— Ты должен представлять себе, как это будет, Юри. Я год сидел на трибуне, я знаю, о чем говорю. Если ты собираешься уходить — будь готов.
— Верно, — Юри опустил глаза и затянул кран. — Прости. Больно?
— Терпимо. Ты, оказывается, ревнивый человек, да?
Юри повернулся.
— Я сам удивлен. Я… не ожидал, что ты начнешь прямо сегодня.
— Зачем себе врать? — я пожал плечами. — Долгие проводы — лишние слезы.
Юри улыбнулся.
Три часа до Финала.
Юри принял душ, переоделся, поел — мы сидели на скамейке в раздевалке и таскали из ланчбокса шпинат и тонко нарубленные яблоки. Юри медленно жевал, глядя прямо перед собой. Я держал в руке его очки.
Юри повел плечами, и я накинул на него свою куртку — красную с белым. Юри скосил глаза и глянул на нее, как на врага. Запрокинул голову и глотнул из бутылки так лихо, как будто не минералку вовсе.
Мари и Минако должны были уже приехать в спорткомплекс, Юри проверял телефон каждые несколько минут, дожидаясь, когда они напишут, на какой трибуне сидят.
Я отбегал здороваться и жать руки, тоже поглядывая на часы. Мне были до зарезу нужны Яков и Юрка.
Мы молчали.
Юри жестом предложил мне последнее яблоко, и я мотнул головой.
Я протянул ему очки, и Юри нагнулся, подставляя лицо — надень сам.
Я убрал его волосы за уши, поправляя дужки.
Мне хотелось орать и пинать скамейки. Обычные действия напоминали дурацкий прощальный ритуал. Ничего особенного — могу еще присесть и шнурки завязать на коньках. И поцеловать на бис в начищенный конек.
Мне все еще не казалось, что мы отыгрываем что-то на публику, все, что происходило, было так привычно и естественно для обоих, что мы скорее просто делали это по инерции — заботились, поддерживали, лелеяли. Привыкли за год.