Застонал в голос, когда я опустился на колени и стащил с него узкие костюмные штаны. Задохнулся, поймав по мокрому поцелую в острые коленки, пискнул, когда губы заскользили выше по бедру, и больно дернул за волосы.
— Не так.
Я знал, как ему надо. Чувствовал, видел в зажмуренных глазах и отчаянно красных щеках — он упал на кровать и развел дрожащие коленки. Потом повернулся, прогибаясь в спине, вздохнул в подушку и затих, косясь поверх плеча, пока я искал в чемодане все, что нужно.
Спина была от пота горькая, липкая и горячая, когда я лег сверху, придавил, притираясь, и цапнул зубами за загривок — захотелось. Юри закричал.
И не успокоился, бился, как ненормальный, пока я раскрывал его, смазывал и готовил, и чем больше он орал и требовал, тем мне хотелось быть бережнее и неторопливее.
Когда я толкнулся, Юри заскулил и запустил руку под живот. Я дернул его к себе, обняв за грудь, поднял на разъезжающихся коленях, выгнул и повернул лицом к себе за острый подбородок. Взгляд плыл, Юри ошалело цеплялся за мои руки и громко дышал через рот. Я целовал его, двигаясь глубоко и медленно, придерживал за затылок, чтобы он не отстранился, гладил мокрую от пота грудь, живот, шею. Царапнул бедро, и Юри взвыл в мой рот, дергаясь всем телом.
Я дурел с него, меня тащило и размазывало, крюком за брюхо — и то под потолок, то об пол. Как будто мы оба накурились — и в то же время какая-то часть меня была предательски трезвой, там было пусто и прохладно, там знали, что все будет хорошо, главное — держать крепче.
Колени подвели уже меня, и я повалил Юри на постель, закончив все быстро, бешено и бесславно, но Юри, кажется, не жаловался. Он изворачивался и целовал мое перекошенное лицо, придерживая ладонью, прогибался и подавался, а потом судорожно зацарапал пальцами подушку, когда я вдавил его в матрас за затылок и широко лизнул между лопаток — морская соль. Спустился к крестцу, прихватил зубами дрожащую ягодицу — Юри забился, пачкая простыню.
Я лежал, уронив голову на поясницу, смотрел, как мои волосы прилипают к смуглой коже. Юри где-то с хрипом дышал в подушку.
— Так теперь будет всегда?
— Нет, — я был честен. — Еще пара-тройка раз, и я Русская Легенда посмертно.
Юри задрожал от смеха.
— …а потом вы еще и опаздываете на банкет, — Юрка затоптал чей-то окурок в асфальт с личной ненавистью. — А я стой и слушай, почему именно вы опаздываете.
— Не любо — не слушай, — я стоял, разглядывая дребезжащие мимо трамваи. — Чего ты вообще с нашими терся, делай раз — ушел к Алтыну, делай два — завел разговор про мотоциклы, три — вечер удался. Не надо было стоять и подставлять уши Миле, ты ее знаешь.
— Даже Отабек, предатель, — Юрка безнадежно привалился к перилам и сплюнул в воду. — Сказал: «Это было красиво».
— И за что тебе, такому долбоебу, такое сокровище? — я почти не шутил. Юрка злобно глянул из-под капюшона. Он был заспанный и хмурый, билет взял только на ранее утро, поэтому был еще больше не в настроении, чем обычно.
— О своем думай.
Ну, он хотя бы не крысился уже почти из-за своей непередаваемо печальной участи.
Отабек берег его со всей ответственностью старшего сурового брата. Звонил каждый день из Алматы, уточнял, поел ли Юра, выспался ли, позвонил ли деду, хорошо ли откатал сегодня. Юрка то таял, то бесился, нет ничего хуже обманутых ожиданий, подогретых лютыми предубеждениями, я даже отдаленно не представлял, что у бедного Юрки в башке, и как Алтын с этим справляется. Но он справлялся. Упорный малый, надо на заметку взять. Такие опасны.
— Потеряется же, недотыкомка.
— Не потеряется, — я смотрел на реку, едва подогретую тусклым солнцем, и медленно замерзал, ненавидя питерскую весну. И весну в принципе. — Он помнит, какой мост недалеко от Юбилейного. И станцию уже знает. И у него есть навигатор на крайний случай. Он сам просил не мешать ему исследовать город.
— Он телефон перевел на русский, — Юрка хрюкнул в рукав. — Сам видел. И навигатор тоже. «Рублиштейна двадцат чэтырэ».
— Москва не сразу строилась, знаешь ли. Если его нянчить, он так никогда не научится в городе ориентироваться. И по-русски говорить тоже. Отличная практика языка.
— Брось, короче, в воду и смотри, как поплывет, да?
— Что-то вроде этого, да.
— Тренер из тебя, как из говна айфон, — Юрка счастливо заржал. Я лениво улыбнулся. Пусть бесится. Неужто я не понимаю, что такое хочется и колется, и как от этого хочется всех вокруг достать до нервного тика.
— Вырасти, начни бриться, тогда будем разговаривать, Юрочка. А пока — допиздишься, искупаешься, солнышко.
— Я бы прямо вот посмотрел, как Яков пытается узнать, откуда у меня пневмония, что делать и кто виноват.
— Его не интересует, откуда у тебя в жопе ядерный реактор, Юра, о чем ты?
Юрка открыл рот, чтобы ответить, но вместо этого скорчил рожу и замахал рукой, глядя мне за спину.
Я обернулся.
Юри бежал, на плечах подпрыгивал рюкзак.
Я был уверен, что он будет ждать меня дома, но он захотел встретить меня после тренировки и погулять по городу. Юрка увязался, как бы ему ни хотелось продемонстрировать, что пидарасы ему ненавистны, у него получалось очень плохо.
Я видел даже издалека, как у Юри покраснело лицо.
Как он задыхается.
Как у него отрасли волосы — куда лезут, две недели же только прошло!
Как у него блестят глаза и запотевают очки.
Как он улыбается, поймав мой взгляд.
— Шнурок развязался, — тяжело вздохнул за моей спиной Юрка. — Сейчас навернется.
— Не успеет, — сказал я.
И побежал навстречу.
Комментарий к 22.
*Placebo - My Sweet Prince. Совет - не читайте историю и подоплеку песни, можно очень просто притвориться, что она про любовь и секс, по крайней мере, первая ее часть, которая-то нам и треба.
Спасибо всем, кто здесь был. Автор закатывает рукава до пояса и садится отвечать на ваши прекрасные отзывы, которые сожгли меня в пепелище в самом начале забега.
Статус - завершено, однако я планирую еще три вставных главы здесь же, потому что мне очень хочется подержать на ручках Юрку, Отабека, Криса и Виктора в молодости и нужде.
Я люблю вас. Очень. Оставайтесь с нами.
Спасибо А., которая потребовала сделать Виктора человеком. Спасибо Арчи, который однажды бросил в меня Юрцами. Спасибо Джекки, который горел, как Жанна Д’Арк. Спасибо братцу, который является для меня бесценным и уникальным образцом того, какими невыносимыми и обожаемыми долбоебами могут быть младшие братья.
Спасибо вам всем.
И традиционный саундтрек “Поживем - увидим”.
Новую короткую программу Юри ставит под Barbra Streisand - The windmills of your mind, произвольную - Les Friction - Torture. Показательная - Placebo’s Piano Cover - My Sweet Prince
Виктор - Il volo - My Way (F. Sinatra cover), и легендарная Зима А.Вивальди (потому что это играет в голове первым делом, когда видишь Витю, ну признайтесь, он мистер Зима). И “Аэропорты” Агутина на показательной, бгг.
========== 2.1. Звезда ==========
Южный бег — как мишень в океане без дна.
Южный ветер плюет солью на паруса.
Южный знает, кто враг. Южный не предает.
Южный намертво впаян в твои поднебесного цвета глаза.
— Как начинается твое утро?
— Рано. Очень рано.
На самом деле, утро Плисецкого начинается с того, что ему звонят на домашний телефон и начитывают на автоответчик бодрым и веселым голосом предложение, от которого невозможно отказаться.
Отказываться от таких предложений должны обучать где-нибудь в семь лет, когда уже становится примерно ясно, в какую сторону березонька растет, какая вырастет и куда ее заломают. Лет в семь надо отвести юное дарование в сторонку и очень строго и взрослым языком разъяснить, что если будут звонить дяди с большими хуями или фотоаппаратами, надо очень внимательно выслушать их, записать на бумажку цифры, которые будут названы, потом вежливо пообещать подумать, попрощаться, положить трубку и позвонить Якову Давыдовичу. Который уже решит, засудить этих дядей, или продать тебя подороже. В зависимости от того, как стерлись коньки и поотваливались блестки с твоей задницы.