Мы пожалеем тебя, любимый наш, дорогой певец народа, певец его горя и страданий: мы пожалеем того, кто зажигал в нас эту могучую любовь к народу и воспламенял ненавистью к его притеснителям.
Из уст в уста передавая дорогие нам имена, не забудем мы и твоего имени и вручим его исцеленному и прозревшему народу, чтобы знал он и того, чьих много добрых семян упало на почву народного счастья.
Знай же, что ты не одинок, что взлелеет и возрастит эти семена всей душой тебя любящая учащаяся молодежь русская».
В не менее задушевном тоне был составлен и адрес от харьковских студентов.
Кроме коллективных адресов и телеграмм Некрасов получил множество писем от отдельных лиц. в том числе и от политических ссыльных. Безвестные авторы, кто в стихах, а кто в прозе, спешили выразить больному поэту свою любовь и участие.
Но самым дорогим для Некрасова было приветствие, переданное ему через Пыпина Чернышевским.
«Если, когда ты получишь мое письмо, — писал Чернышевский Пыпину, — Некрасов еще будет продолжать дышать, скажи ему, что я горячо любил его, как человека, что я благодарю за его доброе расположение к мне, что я целую его, что я убежден: его слава будет бессмертна, что вечна любовь России к нему, гениальнейшему и благороднейшему из всех русских поэтов. Я рыдаю о нем. Он, действительно, был человек очень высокого благородства души и человек великого ума. И как поэт, он, конечно, выше всех русских поэтов».
Выслушав эти строки из письма Чернышевского, умирающий поэт отвечал едва слышным шепотом: «Скажите Николаю Гавриловичу, что я очень благодарю его: я теперь утешен: его слова дороже мне, чем чьи-либо слова».
Некрасов был «утешен» приветом Чернышевского потому, что в словах его звучал голос самой передовой по взглядам, самой безупречной морально части русского общества, голос тех, кто личным страданием (ссылкой, тюремным заключением) доказал свою преданность идеалам политического и социального раскрепощения народа.
27 декабря 1877 г. — 8 января 1878 г. Некрасов скончался.
Смерть поэта вызвала новый взрыв общественных к нему симпатий, которые особенно бурно проявились накануне и во время похорон поэта.
Вот что говорилось по этому поводу в упомянутой выше, вырезанной цензурой, статье Елисеева:
«Со времени Пушкина едва ли ко гробу какого-нибудь писателя стекалось столько народу, сколько мы видели при гробе Некрасова и на панихидах, в особенности же при погребении… С того самого момента как появилось известие в газетах о смерти Некрасова, интеллигентный Петербург с утра до ночи толпился в его квартире. Надобно было видеть, с каким непритворным горем толпы учащейся молодежи явились при его гробе, благоговейно склонялись на колени перед гробом, целовали его руки и потом сменялись новыми толпами. Все это, что в продолжение трех дней со времени его смерти являлось на поклонение гробу, стеклось на его погребение. На погребении Некрасова был, можно сказать, весь интеллигентный Петербург, вея лучшая будущая Россия Петербурга».
Самое погребение Некрасова описано в целом ряде воспоминаний, из которых наибольший интерес представляют воспоминания Г. В. Плеханова. Плеханов указывает, что похороны Некрасова приняли характер политической демонстрации, что на них, не только по личному почину, но и по партийному, так сказать, заданию присутствовали участники тогдашних революционных организаций — «землевольцы» и «южные бунтари». Это они, взявшись за руки, образовали цепь вокруг похоронного шествия: это они возложили на гроб поэта венок, на красных лентах которого было написано «от социалистов»: это они выдвинули из своей среды оратора, говорившего о значении поэзии Некрасова для русской революции; это они явились на похороны вооруженными, чтобы, в случае необходимости, револьверными выстрелами ответить на насилия полиции.
Могила Некрасова находится в Ленинграде на кладбище Новодевичьего монастыря.
ЛИЧНОСТЬ НЕКРАСОВА
На мне года гнетущих впечатлений
Оставили неизгладимый след…
Ты сосчитал на солнце пятна
И проглядел его лучи!..