До Анки у него было много девушек, и с каждой, даже самой замкнутой и скрытной, вскоре наступал момент, когда она выплескивала из себя все – и приятное, и не очень. И, как правило, все – малоинтересное, мелкое, ненужное. Долго он ждал, что и Анка откроется ему, а когда не дождался, принялся донимать ее расспросами. Но она так и не открыла ему душу. Анка была, как говорят немцы, ding in sich . Вещь в себе. Это пугало, раздражало, но и интриговало, манило. Он нуждался в ней больше, чем она в нем. И это было тоже в новинку.
…
До знакомства с ней он с парой приятелей без особого успеха пытался раскрутить свой псевдо-паранормальный канал со старыми кладбищами, заброшками, аномальными зонами, не гнушаясь в особо бесперспективных случаях заниматься инсценировками. И только когда в его жизни появилась Анка, канал стремительно попёр в гору.
Ему всегда думалось, что зрителей интересует мистический аспект жизни после смерти, но оказалось, что куда больше их увлекает чисто физиологический. Старая, обвалившаяся могила с виднеющимся в темной глубине остатками гробовых досок собирала куда больше просмотров, нежели «наижутчайший из жутких» дом с привидениями. Дальше – больше… Появились деньги, и они поехали собирать смрад и гниль по всему миру. Но эти неотъемлемые составляющие смерти не имели бы такого успеха сами по себе. Анка своей невероятной кино- и фотогеничностью добавляла определенного шарма мерзостному содержимому. Секс и смерть, Эрос и Танатос… Подписчики алчно прилипали к экрану, с одной стороны, испытывая ужас и муть от созерцания червивых останков бывших людей, а с другой – сжимая в потных кулачках свои гениталии при виде этих длинных, белых ног, стоящих торчком под тонкой маечкой сосков, красивых, влажно поблескивающих губ и скрытых в тени шляпы огромных глаз с поволокой… И все это разом, одновременно, в бешеном, тошнотворном экстазе…
…
На въезде в деревушку, Ксения снова начала возиться, стонать и издавать утробные звуки. Но уже тише, слабее. Макс остановил машину и спрыгнул на топкий, хлюпающий грунт, провалившись в раскисшую глину почти по щиколотки. Впервые ему пришло в голову, что если деревню начнет конкретно топить, то они могут остаться без машины. Лучше было бы оставить Ниссан на холме и спуститься в распадок пешком… Вот только как в этом случае быть с их менее подвижными спутниками?...
Анка с Леонидом, тем временем, уже наполовину вытащили Ксению из машины и придерживали ее голову на весу, пока она устало исторгала из себя кровь с примесью каких-то слизистых волокон. Они не были похожи на ягоды, о которых упоминал ее муж, скорее напоминали что-то… мясное. Макс с содроганием отвернулся, догадавшись, что это, вероятно, куски ее собственного желудка, и оглядел укрытую тучами и тенями деревню. На улице не было ни души. Если бы не мирные дымки печных труб, он вообразил бы, что деревня заброшена. И дымки вовсе не показались ему странными в этот июльский день. Здесь, в низине, было прохладно. Почти холодно. За тяжелыми дождевыми тучами положение солнца даже не угадывалось.
Он сделал несколько неуверенных, чавкающих шагов, огляделся.
- Помогите! – заорал он, заметив женщину в одном из окон, - Нам срочно нужен врач!
Женщина зевнула, почесала шею и отошла вглубь комнаты. Макс постоял на месте, но когда из дома так никто и не вышел, он двинулся дальше, то и дело выкрикивая: «Эй! Люди! Нам нужна помощь!»
Ответом была тишина, нарушаемая лишь несущимся откуда-то издали глуховатым залихватским напевом:
Пчелочка златая, да что же ты жужжишь?
Пчелочка златая, да что же ты жужжи-жужжишь?!»
«Концерт что ли?», - растерянно подумал он и хотел уже возвращаться к машине, когда почувствовал рядом какое-то движение. На одной из высоких завалинок совершенно неподвижно сидел смуглый, худощавый дед и курил. Лишь по плывущим серым, дымным кольцам он его и заметил, ибо его старая душегрейка по-хамелеоньи сливалась с потемневшими от времени бревнами стены.
- Здравствуйте! – крикнул ему Макс, - Мы туристы! Как нам врача найти?!
- Единственный совет, - тихо и безразлично отозвался тот, - немедленно грузитесь обратно и возвращайтесь по своим следам. Отлив в разгаре. Глядишь, проскочите.
Макс на несколько секунд потерял дар речи, таращась на старика. Тот же безмятежно мусолил свернутую из какого-то лопуха самокрутку. Словно и не говорил ничего. Может, и правда не говорил? А, может, местный сумасшедший? Сладковатый, вонючий дух махорки долетел до Максовых ноздрей. Он чихнул, а потом снова заорал, крутанувшись вокруг своей оси: