Повертев перед глазами древний стетоскоп, он встал на колени и прижал один раструб к ее животу, а к другому приник ухом и прислушался. Через некоторое время облегченно выдохнул, укрыл ее и поспешно отошел к двери – глотнуть воздуха. Слава Богу, никакого сердцебиения. Что бы там в ней ни росло, сердца у него не было. Звуки были те же – бурление, завывание, как от голода, какие-то всплески, клокотание. Несколько раз ему показалось, что бурление складывается в невнятный бубнёж, словно за стенкой работает радио. Промелькнула мысль, что он случайно подслушал дьявольскую радиоволну, пойманную животом его женщины, но лишь усмехнулся. Пусть такими глупостями грезит Батюшка. Куда насущнее было то, что «сходить пробздеться» Анке уже явно не поможет. Оставалось только ждать. На мгновенье ему представилось, что однажды Анка взорвется к чертям, забрызгав всю халупу ошметками плоти и дерьма. Он зажмурился, торопливо подпоясал тулуп и ушел в холмы.
Именно тогда, когда потеплело, а сугробы истончились, превращаясь в наст, Максим снова обрел иллюзию цели. Гуляя по распадку в стылом и праздном безделье, он стал приглядываться к ландшафту и находить некие закономерности, на которые в прежних своих изысканиях просто не обращал внимания. Тогда-то он и решил зарисовать подробную карту местности, чтобы проверить себя – не первые ли это признаки шизофрении.
Добыв подходящий по размерам лист бересты, он забрался на верхушку северного холма, откуда весь распадок просматривался, как на ладони, и оглядел величественный, природный амфитеатр.
…
- Ты чего тут? Акулька бегает тебя ищет, - услышал он голос и вздрогнул, с трудом прогоняя навалившиеся воспоминания.
Егор, уже порядком приняв на грудь, весело балансировал на подгнивших мостках. Глаза сияли праздничным задором.
- Зашел кой-чего забрать, - хрипло ответил Макс, отнимая рюкзак от мокрого лица.
- Так пошли! Бабы уже столы накрыли!
Макс поглядел на небо и увидел среди расползающихся туч едва заметные, еще бледные звезды. Он и не заметил, как небо очистилось. Поспешно поднялся.
- Ты иди пока… Я скоро.
- Ну, как знаешь, - Егор, насвистывая «Пчёлку» удалился. В который раз Макс задумался, почему из всех песен, бывших тут изначально и, вероятно, занесенных приливными, прижилась одна «Пчёлка», но чувствовал, что ответа так не найдет. Осталось совсем немного. Судя по небу, время близится к десяти.
Бережно сложив замурзанный список покупок обратно в бумажник, он накинул на спину лямки рюкзака и, воровато озираясь, пересек «Невский» (как он про себя обозвал главную улицу).
Углубившись в лесную чащу, он вскоре достиг нижнего кладбища и застыл над двумя могилками. «Дуся» - объявлял подмытый и почти завалившийся крест на одной.
Баба Дуся дотерпела-таки до весны. Он сидел на своем любимом камне на северном склоне, разложив на коленях берестяное полотно, и видел, как к ее вросшей в землю избушке пришли мужики, а потом вынесли гробик по весенней многоголосой разжопице прямо на руках в «мокрое». Впрочем, там и один управился бы, зажав ящик под мышкой – старушонка перед смертью совсем усохла.
На втором же кресте было начертано… «Стипан». И на нём Макс задержал взгляд намного дольше, испытывая что-то отдаленно напоминающее вину и грусть. Не считая Анки, тот был единственным близким ему человеком здесь – собратом по несчастью, хоть и совершенно бесполезным. Макс даже пожалел, что не нарвал для него цветов, но здраво рассудил, что цветы Степану сейчас нужны меньше всего. Впереди его ожидает страшная ночь.
Он взобрался немного выше по склону, порылся в свалке старых, сгнивших крестов и нащупал ранее припрятанную лопату, кое-как изготовленную из по́том и кровью выпиленного куска металлической обшивки собственного автомобиля и обломка ствола молодой сосёнки. Уже больше месяца за ним постоянно следили, и он не решился стащить лопату из хозяйства Акулины.