…
В конце апреля, срок в срок Анка разрешилась от бремени. Стоял теплый, серенький денек. Макс, ощущая себя султаном в адском гареме, только что вернулся от одной безобразной жены к другой. И застыл на пороге.
- Ма. Кс..., - девушка умудрилась сползти с кровати и забиться, как больная кошка, в самый темный и тесный угол, - Ма-акс!
От ее исступленного, натужного кряхтения парня пробрал мороз.
- Чт… Что? Где? – испуганно залепетал он, а потом увидел, как под ней расплывается мокрое пятно.
- Нача. Лось, - пропыхтела она, - Во… ох, во́ды… отошли…
Он глядел на нее, изо всех сил борясь с желанием немедленно удрать. Скорчившаяся, со стоящими дыбом грязными волосами, в замурзанной до черноты рубашонке она напоминала какого-то жуткого, раздутого, как шар, карлика, кикимору, домового. Какую-то тошнотворную нечисть, вылезшую на Свет Божий лишь по воле темного колдовства.
А потом она подняла на него глаза, и он тут же шагнул к ней. Глаза были единственным, что еще оставалось от его девушки. Прозрачные, светлые, полные простой человеческой боли и напряжения.
- Тебе надо вернуться в постель, - произнес он как можно спокойнее, по привычке задержал воздух и склонился к ней. Глаза резало так, словно в них плеснули скипидаром. А ведь еще недавно он думал, что исходящий от девушки смрад уже достиг своего апогея…, - Я не смогу тебя нести, но помогу добраться… давай же, крошка.
Кое-как он доволок ее безобразно распухшее и, одновременно, совершенно иссохшее тело до кровати и взвалил на нее. Конечно, надышался по дороге, и голова совершенно ничего не соображала.
-Чем… я могу помочь тебе? – спросил он, почти теряя сознание от ужаса и вони.
- Держи… за руки, - Анка заскрипела зубами, - Когда я скажу… примешь малыша.
- Ань…, - Макс умолк, глядя на туго натянутую ткань на ее громадном, уродливом животе. Что бы там ни собиралось появиться на свет, оно бы первым расхохоталось, услышав в свой адрес «малыш».
Минуты текли медленно, как патока. Анка выла и дрыгала ногами, крошила зубы и рвала на себе рубаху. Максу казалось, что прошли столетия, когда она, наконец, широко распахнула глаза, дико поглядела на него и, широко расставив колени, крикнула: «Сейчас же!»
Стараясь ни о чем не думать, он забрался на кровать и протянул руки меж ее широко разведенных бедер. Отвернулся, зажмурился, и….
Казалось, его снесло ударной волной. Захлебываясь и крича, он перекувыркнулся через голову и чуть не сломал шею, слетев с кушетки. Его словно смыло цунами! Кое-как он, отплевываясь и визжа, отполз по залитому полу к двери и затих.
Анка выглядела сосредоточенной и собранной. Наверное, каждая роженица выглядит так, когда приходит решающий момент, и нет больше времени на охи и ахи. Упираясь локтями в соломенный матрасик и высоко подтянув колени, она тужилась. А из святая святых бил настоящий фонтан, заливая все вокруг гнилостными, темными водами вперемешку с чем-то медузобразным, напоминающим постоявший в тепле холодец. Когда несколько ошметков упали на Макса с потолка, он не выдержал, по-пластунски перебрался через высокий порог, захлопнул за собой дверь и отключился.
Когда он пришел в себя, на небе мягко мерцали звезды. Он некоторое время глядел на них, думая о том, что будет, если отрастить крылья и попробовать выбраться по небу… А потом он почувствовал адский холод. Насквозь промокшая одежда облепила тело и, казалось, даже покрылась тоненьким слоем льда. Зубы отбивали дробь.
Он поднялся и, покачиваясь, побрел к Акулине.
- Не спрашивай ни о чем, - с угрозой пробормотал он, скидывая мокрую одежду и прижимаясь к теплой печке, а потом зарыдал.
Только через два дня беспробудного пьянства Макс набрался храбрости и вернулся. Он уже решил для себя, что просто приберет все в доме, дождется темноты и тихонько закопает Анку в огороде. Пусть батюшка и остальные думают, что она по-прежнему тихо сидит дома, скрываясь от людей. До Седмицы он точно сможет водить их за нос, а потом…
- Мася, это ты? – внезапно послышался из тьмы ее слабый, взволнованный голос.
От неожиданности он чуть не сорвал ногти, вцепившись в дверной косяк.
- Я, - ответил он хрипло и осторожно.
- Затопи печку, пожалуйста. Я очень замерзла. Где же ты был?
Юноша снова начал дышать. Трясущейся рукой он пошарил по притолоке и, нащупав неприкосновенный коробок, чиркнул спичкой. Анка зажмурилась, прикрывая глаза, завозилась на своей насквозь промокшей, вонючей постели. Бледная, истощенная, измученная, но… живая! И такая родная!