– Кто может рассказать: что, где и как? Должны же быть люди, знающие всю подноготную?
– Монах может. Сашенька говорила, что в роте у них был охотник за нечистью. Близко с молодым некромантом сошелся. Защищали друг друга от всяких напастей. Этот горбун долго на севере дрянь всякую гонял, семью во время зимы потерял, сам еле с того света выкарабкался.
– В вере, значит, крепок.
– Да. Церковники официально признали, кстати, что в обоих никакой скверны нет.
– И оба до сих пор в подвалах Особого Отдела сидят... Давай собираться. Горянов здесь был, не успел еще уехать. Берем его и все вместе поедем к некроманту. Не знаю, как, но будем прощение выпрашивать... Я государя знаю. Если мы в самом деле быстро во всех тонкостях не разберемся, то полетят головы. Двор в столице точно перетряхнут и не по одному разу... Может, Найсакину еще пригласить?
– Боюсь, она сейчас в таких растрепанных чувствах, что запросто стрелять начнет. Давай сначала сами до донышка раскопаем, а потом уже и ее можно будет потревожить.
Поднявшуюся суету горбун осознал не сразу. Сначала отошла в сторону ноющая боль в перемолотых ногах, затем кто-то напоил горчившей водой с привкусом трав. Под голову подложили подушку, потом добавили еще одну. Когда Герасим открыл глаза, то с трудом смог разглядеть двух мрачных мужчин в костюмах-тройках, табуретку сбоку с раскрытым на ней саквояжем и еще троих визитеров у дверей камеры.
Докторов видел впервые, маячившего за спинами обер-полицмейстера пару раз встречал. Но на допросы Горянов не ходил, поэтому его присутствие в подвале удивило. Но больше всего Герасим не ожидал увидеть человека, который в местных присутственных местах смотрел с портретов на суету вокруг. Княже, Мстислав Святославич. Обычно справа в золотой тяжелой раме на стену вешали портрет самодержца в белом парадном мундире, а слева в раме чуть потоньше – изображение хозяина второй столицы.
– Ваше Высочество, – прохрипел бывший охотник на нечисть и закашлялся. Стоявший рядом доктор придержал за голову, дал еще прохладного напитка. Второй осуждающе посмотрел на высокое начальство и предупредил:
– Плох. Очень плох. Пусть его и не пытают последние дни, но валяться без медицинской помощи практически на голых нарах... Жив только благодаря остаткам богатырского здоровья.
– Нам надо десять минут. После чего можно будет перевезти в больницу. Десять минут у нас есть?
– Да. Надо послать жандармов, чтобы подогнали поближе авто. У нас там и носилки, и препараты для неотложной помощи... Натан Ефремович, вы с больным тогда останьтесь, я ко второму, в соседнюю камеру.
Встав рядом с нарами, князь спросил:
– Герасим, слышишь меня?
– Слышу, Ваше Высочество.
– Без чинов... Можешь по имени называть... Наветы с тебя сняли, обвинения признаны беспочвенными. Помилование подписано от имени императора. Но я о другом спросить хочу. Что там в Африке случилось? Как в этом Макаров замешан?
Откашлявшись, Герасим прохрипел:
– Мы ему все жизнью обязаны, остатки нашей роты и германцы... Колдуны собирались ночью нежить поднять, по холмам ударить. Там несколько тысяч накрошили за время боев. Нас бы сожрали, на картечницы по ленте оставалось или меньше... Сергий к чужим колдунам прорвался, себе тварей подчинил, заставил хозяев на куски рвать. Мертвецы в стороны побежали, наемников с песком смешали. А как солнышко показалось, некромант окончательно заклятья разрушил, упокоил всех.
– Когда он успел учеником стать? Мы нигде в официальных бумагах про это упоминаний не нашли.
– Не знаю, но с Германом Ерофеевичем точно был знаком. Очень многое у наставника перенял. И – силен... И внутри – правильный, за простых людей душой болеет и пытается прикрывать каждого от любой напасти...
– Понятно. Отдыхай пока. Сейчас в больницу перевезут, там тебя потихоньку подлатают. – Развернувшись, князь зло спросил у мрачно переминавшегося в проходе обер-полицмейстера: – Варфоломей Климович, что же вы из человека калеку сделали?
– А меня спрашивали, Мстислав Святославич? Бумагу с печатями под нос сунули, кабинеты в подвале заняли и даже собственных костоломов “семерка” привезла. Владыка людей дал, те на Тьму проверили и больше в это дело не лезли. И мне не дали, только стращали, что я бунтовщика и изменника под носом различить не смог.
– Эх, что и говорить... Пойдемте ко второму.
Гостей заключенный встречал стоя. Худой: кожа и кости, еле живой. Но стоял, держась за стену и равнодушно разглядывая поднявшуюся вокруг суету.