– Челеби Азат Михайлович, помощник атамана Новгородского войска казачьего.
– Азат Михайлович?
– Вы не сомневайтесь, ваш высокобродь, я настоящий казак. Отец меня подобрал на границе, когда соседи аул вырезали. Воспитал, вырастил. Я три войны прошел.
– Даже не думал, господин офицер. “Георгиев” пока за штабные игры не раздавали... И не называйте меня благородным, я рядовой, чинов не выслужил.
– Ну, это я так... Вы же не простой человек, господин Макаров... Нам, как закрутилось, из станиц телеграммы прислали, спрашивали, что и почему. Мы к княже ходили, челом били. Мол, неправильно это, справного воина и по навету на дыбу тащить... Говорят, – старик понизил голос, – лекарка из корпуса во время награждения сильно обижалась, государю императору выговаривала. От положенного отказалась, домой ушла. С ней еще четверо младших офицеров шаркунов паркетных пытались на дуэль вызвать, да запретили им. Его Величество очень разгневался, что обманули и генералы все ордена к рукам прибрали. Разбираются сейчас... Вот и вас выпустили.
– Выпустили... Передайте спасибо казакам, что не забыли. Должен буду.
– Так, вы же в пустыне наших прикрывали, как можно иначе-то... Я рядышком побуду, если что надо, только скажите. Атаман приказал – помочь, если что потребуется... Дом-то ваш цел, а вот внутри все по щепочке разломали. Надо будет заново обставляться... И мастеров найдем, кто поможет. И людей, кто с ремонтом подсобит.
Обняв Челеби, Сергий поблагодарил еще раз:
– Понял. Храни вас Господь, Азат Михайлович... У меня дела еще. Давайте завтра после обеда у дома и встретимся. Там на месте и обсудим, что и как...
Спустившись по больничным ступеням, некромант посмотрел на темнеющее небо и приказал:
– Назар, поехали на могилу.
Макаров не просил, не пытался договариваться. Он знал – сейчас в своем праве. И если кто-то вздумает перечить, то просто перешагнет через идиота, оставив после себя очередной труп. Тьма внутри затихла, но в любой момент могла вызвериться. И стоять на грани “добро или зло” удавалось с трудом. Слишком сильно грызла обида за несправедливость. А хуже всего, давило понимание – иначе и не будет. Такой мир. Такое государство. Такие правила жизни, которые приняты каждым жителем. И ты или вписываешься в систему, или тебя перемелют и выплюнут, не заметив потери.
– Одеться бы тебе, Сергий. Застудишься, помрешь, с меня спросят, почему не уберег.
Потрогав заскорузлую рубаху на худых плечах, парень печально усмехнулся:
– Я не мерзну, Назар. Привык в камере... Поехали.
На Петровское кладбище добрались на трех пролетках. В первой – некромант со старшим охотником за нечистью. Во второй – монахи. В третьей – господин из Особого Отдела и еще один жандарм. В отличие от сопровождающих, Назар лучше других понимал, что тишина и вежливость Макарова обманчивы. Внутри бывшего заключенного клубится злоба и вся накопленная за полгода мерзость, готовые в любой момент вырваться наружу. Проблема в том, что собери хоть всех искореняющих по северам, такую силу не удержать. И справиться с обидой сможет только ученик Зевеке. Если сочтет, что выбранный им путь – правильный. А сломается в эту ночь – никто и ничто не защитит город от пробоя на темную сторону. Шарахнет так, что получит княже новый Бухарест, превратившийся в гигантский могильник буквально за пару минут.
– Остальные пусть ждут. Ты со мной.
Аккуратно пробираясь по невысоким сугробам, Макаров выбирал, куда поставить ногу в разбитых сапогах. Тропинку присыпало, скользко. Упадешь – сил может и не хватить снова подняться. Но – шел, медленно и упорно. Даже не спрашивая дорогу. Чувствовал, где его ждут.
Рядом с еще не осевшим холмиком на пустом каменном надгробии торчал кляксой огромный черный ворон. Мрачно разглядывал двух мужчин, застывших рядом. Встрепенулся, каркнул.
– Здравствуй, Федор. Я вернулся... Спасибо, что подсказал, где наша девочка упокоилась... Не сберег я ее, прости...
Ворон зло выдал клокочущую тираду.
– Понял, прости. Мы не сберегли, вместе... Ничего. Здесь ей хорошо будет. Заборчик ажурный поставим. Попросим у Господа, чтобы простил все грехи, если за Кусакой что найдет... И когда попадем за грань, встретим ее. Точно знаю, дождется...
Нагнувшись, Сергий осторожно смахнул рукой снег с белоснежных цветов, лежащих на могиле. Четыре лилии, перевязанные красной плотной шерстяной ниткой. Кто-то сумел найти в городе, не пожалел в память о верной помощнице добровольцев.