Когда германцы ворвались в деревню, живых там уже не было. Исковерканные тела, лежащие между глиняных лачуг. Костры на западной окраине. И мелькающие южнее непонятные горбатые тени.
– Артиллерию и картечницы под контроль! Дирк, кто из наших может с пушками управляться?
– Вагнер разбирается, господин гауптман!
– Пусть командует!. Развернуть, накрыть огнем дорогу к холмам и сами холмы! Если томми сунутся для контратаки, их нужно причесать против шерсти! Снарядов не жалеть!
– Есть, господин гауптман!
У последнего костра с левой стороны стоял бледный Макаров, опираясь на заботливо поддерживающего его горбуна.
– Герасим, предупреди всех, чтобы зверье не трогали.
– Ты про мертвяков, Сергий?
– Нет, те дальше рванули, за живыми. У поднятых сил хватит еще на пару часов, не больше. Я про зубастиков.
Присмотревшись к границе темноты, монах почувствовал, как у него на голове дыбом встают волосы.
По краю освещенного пространства замерло штук десять гиен: огромных, мрачных, с оскаленными пастями. В отсветах костра ярко вспыхивали глаза, изредка доносилось недовольное тявканье.
– Они зачем здесь? – сипло спросил вахмистр Кизима, сжимая винтовку и направив жало штыка вперед.
– Мертвечины обожрались, а дикарей настоями поили. Поэтому могут меня послушать... Здесь вокруг столько погибло за эти минуты, что Тьму можно черпать без меры. Если я собачек смогу подчинить, слушаться будут, как родную маму. А собачки нам нужны. Нам еще все вокруг холма патрулировать. И разбежавшихся негров отлавливать...
– Собачки... – трое староверов с напряженными лицами смотрели, как парень бредет вперед, останавливается на границе освещенного пятачка и начинает тихо рычать. Еле слышно. Не повышая особо голос. Но при этом – властно, говоря каждой хвостатой твари рядом: я главный. Я – ваш хозяин. Я требую, чтобы вы повиновались беспрекословно...
Спикировав сверху, Федор приземлился на плечо Макарова и зло каркнул, заставив людей вздрогнуть. Ворон встопорщил перья, разглядывая гиен и щедро делясь многократно увеличившейся силой, вобрав попутно в себя остатки погибших душ. Ветер трепал невидимые черные клубки, разрушая ауру смерти, но зачерпнутого чернильного ужаса было столько, что склонив головы к человеку сначала пошла одна самка, за ней потянулись остальные. Рядком позади выстроились самцы, повизгивая и демонстрируя полную покорность.
– Хорошие мои... Смелые... Сильные... Нюхать. Нюхать... – Сергий поднял кусок черной руки, оторванной по локоть, протянул перед собой. – Искать. Запах чуете? Искать. И убивать... Убивать...
Бросив остатки чужого тела перед собой, парень посмотрел, как гиены крутнулись на месте и рванули в ночь.
– Все, теперь местным не позавидуешь. Все, кто пил шаманские настойки, меченные. Кто доживет до утра, спасется. Но я очень надеюсь, что их будет мало. Нам против толпы не выстоять.
Вторя молодому некроманту, за спиной гулко жахнуло первое орудие. Вагнер начал дирижировать концертом, щедро посылая гостинцы на запад. Скорее – не уничтожить врага, а напугать. Обозначить, кто здесь и сейчас хозяин. И превратить дезорганизованное отступление в беспорядочный драп. Трофеи считать будем утром. Пока же надо воспользоваться моментом и заставить перепуганное человеческое стадо бежать без оглядки. Как можно дальше. До самой Атлантики.
Флетчеру снилась какая-то дрянь. Болото, затянутое туманом. Кроваво-красная луна над головой. Ветки деревьев, цеплявших за одежду. Откуда на болоте могли расти деревья – совершенно непонятно. Затем неподалеку грохнул разрыв артиллерийского снаряда и мужчина дернулся, свалился с раскладной походной кровати на каменистый пол и замер: что? Где? Какого демона?
Похоже, спал он все же крепко. Потому что кроме звука второго далекого разрыва через полотнище палатки пробились испуганные крики, послышался топот ног, затем загремел и заглох двигатель броневика.
Неожиданно рядом завизжали, несколько человек повалились на боковую стенку палатки, ломая колышки и выдергивая натянутую веревку. По брезенту от души полоснули ножом и в прореху рухнул солдат в одной рубахе и ботинках, без штанов. Светло-рыжий парень пытался ткнуть коротким ножом в черного здоровяка, который рычал и старался дотянуться до чужого лица оскаленным ртом.