Сумрак оживал, становился не просто явлением, присущим темным помещениям, а духом, населявшим их. Он состоял из слов скорби и сожалений, обретал свое собственное звучание, эхом вторя в ответ на каждую молитву. Сумрак становился убежищем для сущностей, стремящихся сокрыть свое истинное обличие и помыслы. Всему, что связано с грехом воедино, легче жить в церкви, там, где все вокруг вечно напоминает о нем.
Возвышающиеся над головами мирян гарпии и адские создания, претворенные в жизнь руками умелого скульптора, никогда не смыкают глаз. Им ведомы все тревоги и желания, они знают и чувствуют все то, чем живет род людской. Мрачные статуи, как птицы-падальщики, расселись на скалистых нишах готических гротов, возведенных до самого купола церкви, где их не спугнет луч солнца. Они навеки обрели покой во мраке, лишив тем самым покоя святых, чьи образы и статуи стоят у алтаря и в нишах стен.
Святые мученики склонили головы и закрыли ладонями лица. Они вечно оплакивают мертвецов, которые пришли сюда вопить и мычать, как если бы они не в силах были разрыть свои могилы и тянулись к ночному сторожу рукой.
Варя могла смело проходить насквозь все предметы и людей, ничто не выдавало ее присутствие. Как ей самой показалось, помимо нее там были и другие призраки, пришедшие посмотреть на живых. Девушка искала Элизабет и сосредоточилась на голосах, смешавшихся у нее в голове. Ей нужно было зацепиться именно за ее мысли, отличить ее сеяние от прочих шумов и помех.
В храме уже собралась толпа страждущих, а прихожане продолжали тянуться в храм и, как бычки, ведомые на бойню, шагали друг за другом нога в ногу, продвигаясь как можно ближе к алтарю и священнику. Сам богослов не произвел на Варю особого впечатления: худощавое телосложение, белесая кожа и едва размыкающийся в молитве рот. Он выглядел поколоченным, не способным стоять прямо под тяжестью своего темного облачения. Паства вторила его словам и бездумно повторяла окончания его возгласов.
Он внушал им скорбь, отрицал их право на радость и удовольствие. Хоть люди и говорили слова благодарности Создателю, они делали это чуть ли не со слезами на глазах, ощущая в себе лишь бессильную злобу друг на друга и праотцов, впервые постигших грех и навлекших на потомков муки изгнания. Каждый из них бился за мир, который своими глазами никогда не видел, которому не мог соответствовать. Покойница слышала множество просьб, адресованных молящимися Богу, но разве она могла слышать то, что воистину предназначено только Ему. Это говорильня - место, куда все пришли ныть и радовать того, Кто их подслушивает.
Варя подошла к колонному ряду и, держась в их тени, направилась в противоположную от алтаря сторону, там располагались скамьи для представителей науки, светской власти, для преуспевших дельцов и деятелей искусства, то есть для всех, кому не пристало тереться и толкаться локтями с грязными бедняками, которые приходили на службу только ради попрошайничества. Первые, обособленные рядом колон лавочки были полностью заняты, а задние ряды практически полностью пустовали. Народ даже не приближался к ним, так как предназначались они для бесноватых, силой доставленных на исповедь, безнадежно больных и слабоумных людей. Если бы не воля Творца, то все этот сброд и вовсе бы не подпускали к стенам храма. Там была Элизабет, она то и дело теребила рукава своего единственного выходного наряда и смотрела на страницы пожелтевшей книги. Выходное платье, надетое прямо на ее голое тело, кололось, было соткано из грубой ткани и сковывало любые ее движения. Оно давно уже было ей не по размеру, корсет сдавливал ее набухающую грудь, а юбка ползла вверх. Она одергивала одежду, боясь случайно опозориться или привлечь к себе лишнее внимание.
Лиза старалась поспевать за всеми молящимися, но не могла прочесть с листа текст, он расплывался и прыгал перед глазами. Она сжала в руках четки, и прижала ладони ко рту, но смирение не наступало. Девушка раньше никогда не позволяла себе быть раздражительной и вспыльчивой, но в тот момент она никак не могла обрести контроль над собой. Она заметно нервничала, но никому не было до нее дела, никто даже не смотрел в ее сторону. Девушка немного успокоилась от этой мысли и позволила себе оторвать глаза от священного писания.
Общие звуки приглушились, и Варя снова услышала мысли послушницы: «Мне душно, моя плоть и мой дух разрываются на части. Словно кто-то наперекор моей воли вторгается в мои мысли и крадет воспоминания. Я не могу вымолвить даже несколько слов, но не без причины сторонюсь этот дикий люд, я совершенно не имею с ними ничего общего. Я пришла сюда не для того, чтобы жаловаться и стонать, напротив, я пришла обещать свое вечное служение Свету».