Монолог оборвался, и Варя открыла глаза: бесплотный Дух исчез, оставив за собой лишь след из маковых лепестков и дегтя. Внезапно собралась гроза, и молния попала в церковь - она вспыхнула, как спичка, и быстро прогорала. Элизабет, как и другие прихожане, побежала к выходу и вышла одной из первых, Варя же осталась сидеть на лавочке и смотрела, как пламя охватывает все вокруг. Но оно ее не ранило и не тревожило. Ее взгляд застыл на статуе ангела с холодными и влажными губами: крыша над ним провалилась, и он стоял под ливнем, озаряемый светом молний. Огонь не подступал к нему, и никакие балки, сорвавшись с потолка, не могли разрушить грот, в котором он нашел свое убежище. В дыму стали пропадать очертания предметов, и Варя закрыла глаза, в тот же миг воздух применился и стал холодней, зловонней. Покойница вернулась на болота, где все также было заволочено дымом.
Хильда, мать Элизабет, стояла во дворе и истошно вопила. У Вари защипало глаза, и она перевела взгляд на воду, в тихой глади которой отражалось происходящее на берегу: глава семейства выволок на улицу детей, они упирались как могли и кричали, но все это было бесполезно. Он обложил дом кучами хвороста и соломы и поджег их. После Арон схватил свою жену за руку и подволок ее к одному из деревянных столбов, врытых в землю у них в палисаднике. Варя насчитала шесть столбов: братьев было трое, оставалась Элизабет и Хильда, кому предназначался последний шест, она не знала и не могла предположить. Мальчишки побежали к маме, но она велела им вернуться, бежать в лес и прятаться, Арон без раздумий кинул ей под ноги факел, и языки пламени молниеносно охватили подолы ее платья.
На тропе, ведущей по холму, появился силуэт Элизабет, она вся промокла под дождем, и ее золотистые локоны растрепались и волочились за ней по лужам. Она пыталась согреться, обхватив саму себя руками, ее зубы стучали, а по лицу стекали слезы. Девушка снова ходила к гадалке, это было понятно сразу - креста на ее груди не было, она держала его в руках, не успев надеть до возвращения к отцу - на горизонте было пламя, и она была уверена в том, что их дом горит, а потому спешила, как могла.
Но Варе показалось поведение Лизы странным: она видела, как огонь вцепился в ее мать и истязал ее до последнего стона, но девушка не шелохнулась с места - стояла как вкопанная, и на лице у нее не было гримасы ужаса, смятения - оно выражало только спокойствие, холодность, присущую Вурду.
Отец бегал по двору, вытирая о траву окровавленные руки: один из его сыновей все- таки попытался бежать, и он догнал его с топором в руках и убил. Оставшихся двоих сыновей он растащил к столбам и крепко-накрепко связал. Вытерев руки, Арон отдышался, но снова в пал в истерику и закричал:
- Очисть - очисть! Пусть эта боль станет искуплением их греха. А если не было греха, то пусть они вознесутся, как возносятся невинно убиенные. - Арон озирался по сторонам и заметил Лизу, теперь он говорил, глядя ей прямо в глаза: - Ты забрал меня у них. Уволок прочь, не оставил им ни единой надежды. Впервые вступая на порог моего дома, Ты крался в ее спальню, как вор. С недавних пор Ты возомнил себя здесь хозяином. Но они последовали за мной, покорились моей воле, а не Твоей, потому что я привел их к Спасению. И теперь они навсегда останутся в моей светлой памяти, а о Тебе я навсегда позабуду. Я перестану знать Тебя, сотрутся мгновения нашей первой встречи. Прошу, пусть исчезнет память о том дне, когда Ты обольстил мою дочь, клеймил ее позором смертного греха и приблизил ее встречу со Смертью. Но ничего! Я испепелю все, чего касалась Твоя могучая тень. Восставший против любых оков, Ты сносишь свое бытие, я снесу свое. Не стой на моем пути!