Я пытался убедить себя, что это было смешно, но не мог справиться с этой мыслью. Спортивный дядька с Ирокезом был безумным фанатом «Нью-Йорк Никс».
Последствия могли быть еще более ужасными (к этому я пришел около трех часов утра). Допустим, слух о моем таланте дошел до нужных правительственных ушей? Это казалось маловероятным, но разве я не читал где-то, что правительство экспериментировало с ЛСД и контролем над разумом ничего не подозревающих субъектов, еще в пятидесятые годы? До дельцов, которые способны на все что угодно. Что делать, если товарищи из Агентства Национальной Безопасности заявятся либо в «Цирк», либо к моим родственникам в Бруклине, и я получу билет в один конец на частный самолет, который приземлится на государственной военной базе, где меня поселят в отдельной квартире (роскошной, но с охранником на двери) и выдадут список членов «Аль-Каиды» и лидеров боевиков ИГИЛ, в комплекте с файлами, которые позволили бы мне писать очень подробные некрологи? Я мог бы сделать все эти беспилотники с ракетами устаревшими.
Безумие? Может быть. Но в четыре часа утра, все может показаться возможным.
Около пяти, как раз в тот момент, когда первый луч света заполз в мою комнату, я в очередной раз задумался над тем, как у меня в первый раз проявился этот талант. Не говоря уже о том, как долго я его хранил. Ранее не было никакой возможности узнать это, потому что, как правило, люди не пишут некрологи на живых людей. Их также не прочтешь в «Нью-Йорк Таймс», там просто накапливают необходимую информацию, и она пригождается, когда известный человек умирает. Скорее всего, у меня этот талант был с рождения, но если бы я не написал эту плохую шутку о Джероме, я никогда бы о нем не узнал. И еще я подумал о том, каким образом я попал в «Неоновый цирк» — отправил им некролог. На умершего, правда, человека, но некролог есть некролог. И как тут ни сделать вывод, что талант всегда хочет только одного? Он хочет найти выход. Он хочет надеть смокинг и отбить чечетку перед всеми.
С этой мыслью я уснул.
Мой телефон разбудил меня в четверть третьего. Это была Кэти, и она была сильно расстроена.
— Тебе необходимо приехать в офис, — сказала она. — Немедленно.
Я сел в постели.
— Что случилось?
— Я расскажу тебе все, когда ты приедешь, но одно я скажу тебе прямо сейчас. Ты больше не можешь это делать.
— Хм, — сказал я, — мне кажется, я сказал тебе, что больше никогда не буду.
Если она и слышала меня, то не обратила внимания, просто продолжила.
— Никогда в жизни. Даже если бы это был Гитлер, ты не должен этого делать. Даже если твой отец приставит нож к горлу твоей матери, ты не должен этого делать.
Она оборвала связь, прежде чем я успел о чем-нибудь спросить. Я задался вопросом, почему она не назначила встречу в ее квартире, это дало бы возможность более откровенного разговора, чем в толкучке «Неонового цирка», но только один ответ пришел на ум: Кэти не хотела быть со мной наедине. Я опасный чувак. Я делал только то, что она и ее подруга — жертвы изнасилования хотели от меня, но это не меняло сути.
Сейчас я опасный чувак.
Она встретила меня улыбкой и объятиями, что явно заинтересовало сотрудников, распивавших их послеобеденный «Рэд Буллз», и вяло тыкавших в клавиши своих ноутбуков, но сегодня жалюзи в офисе были закрыты, и улыбка исчезла, как только мы оказались за ними.
— Я испугалась до смерти, — сказала она. — Я имею в виду вчерашний вечер, когда ты это делаешь…-
— Становлюсь похожим на монстра. Да, я знаю.
— Но сейчас мне еще страшнее. Я думаю о тех подпружиненных гаджетах, которые делают твои руки и предплечья сильнее.
— О чем ты говоришь?
Она мне не ответила. В тот момент.
— Я должна начать с середины, с ребенка Кена Вандерлея, и идти в обе стороны…
— У «Злого Кена» был ребенок?
— Да, сын. Прекрати перебивать. Я должна начать с середины, потому что статья о сыне была первой, на которую я наткнулась. Это была первая заметка в разделе «сообщаем о смерти» утреннего «Таймс». На этот раз они обогнали Интернет. В «Хаффи» или «Дэйли Бист» привыкли иметь дело с горячими новостями, поэтому они не стали публиковать то, что произошло некоторое время назад. Мне кажется, семья решила подождать, пока пройдут похороны, и уж потом выдать новость.