Далекий центр не мешал шумом. Все, что слышала, это ветер, стрекот насекомых в бурьяне у высокого забора и собак, которые иногда вяло погавкивали на то, что их не слишком тревожило. Заброшенность, безлюдность, и мой жаркий родной юг с особым йодистым воздухом от моря. Я задрала голову и стала смотреть на звезды, те же самые, которые однажды Толлю так захотелось мне показать…
— Все в порядке?
Нольд появился из-за угла и остановился, когда меня увидел. Я улыбнулась на заботливый тон.
— Ушла в душ и не вернулась? В порядке. Просто здесь лучше, а на чердаке еще насижусь.
— Извини, что помешал.
— Погоди, Нольд. — Мне не захотелось его отпускать. — Скажи, почему ты, выбрав призвание ловить нас, однажды передумал?
— Я никогда не хотел ловить вас.
— Но ты — Инквизор.
Он кивнул и помолчал немного. А потом подошел и сел рядом, практически плечом к плечу — так близко, что я почувствовала тепло от тела.
— Я работаю в отделе по поимке некромагов, которых подозревают в совершении преступления или в соучастии. Иногда это правда, но в большинстве случаев обычные люди подделывают улики для того, чтобы спихнуть вину на тех, кто и так законом не защищен. Если некромага вычисляет преступная банда, то делает заложником — под страхом выдачи, заставляют распылять убитых после разбоя, поднимать мертвого и идти самому убивать заказного или неугодного. Никто не оставит ненужных отпечатков, не попадет на камеру, не упадет от шокера, если вдруг жертва попытается себя защитить. Можно ли потом поймать настоящего заказчика, если труп как орудие убийства, после дела тоже упокаивается до состояния пыли и тут же развеивается? Нет, некромаг крайний. И он не пойдет в полицию, чтобы пожаловаться на насилие над собой. Если кто и решается, то моя работа — доказать степень вины. За справедливость в этом случае некромагы платят своей свободой навсегда.
Нольд не сгущал краски. Я о многом слышала от отца, да и так, уже во взрослой жизни доходило разное. И всегда опасалась не только патрулей Инквиза, но и прочих силуэтов в темных подворотнях, потому что знала — нас ищет не только власть. Мы нужны не только «выборке», и лапы уродов вне закона были не менее опасны. Спасало часто одно — таких людей мы чуяли по шлейфу смертей, по отвратным духовным призракам, и никакие добрые слова не могли нас загнать в ловушку на одном доверии. Увы, спасались не все…
— Я начал рядовым, делал, что мог. Но продвинуться мне помогла поимка одного настоящего и неуловимого убийцы. Среди ваших тоже случаются поехавшие. Слышала про Палача?
— Слышала.
Меня покорежило от упоминания этой клички. Даже до юга дошел слух о северном некромаге, который жестоко вырезал людей. Три года назад о нем сначала говорили, как о праведном мстителе. Он, благодаря своему чутью, выслеживал маньяков с гнилостным шлейфом убийств и карал их лично, сам. Если полиция не может вычислить и посадить, то правосудие Великого Морса свершится. А Палачом его стали называть после, когда некромаг сам перепил крови, безнаказанности и сошел с ума от сверхидеи: казнить даже тех, чей духовный призрак был не таким. Убил очень многих. И невинных в том числе.
— Я сразу получил повышение, и теперь старший дознатель в своем отделе. Мне поручили и дело Смерти, но я знаю, что в ее случае не все так просто. Она — хорошая девушка. Есть огромное слепое пятно, которое не дает мне связать стольких ее жертв, этих зомби, с тем, что я о ней знаю. Нужно исключить ошибку. Понять. Выяснить.
— Хорошая девушка?
Я повернулась к Нольду, посмотрев на него внимательно.
— Да. Не могу тебе сейчас рассказать подробностей, но я ее знаю опосредовано. Ключевое слово — «знаю». Она — не жестока и не глупа. Она — не убийца, хотя все факты говорят об обратном.
Нольд дальше не говорил, и я надолго замолчала. Хотела развеяться, а еще больше растравила внутренние эмоции, которые горечью подступили к горлу. Ключевое слово… неужели он, правда, может «знать»? Каково быть некромагом? Каково жить, будто беззубому и травоядному среди хищников, вечно скрываясь и бегая. Даже мужчины не могли заводить нормальные семьи и растили своих детей в сплошном обмане и притворстве, изворачиваясь от упреков любимых женщин и стараясь не потерять семью, если нашли… Мы — хорошие? Смерть — хорошая девушка?
Я не сдержалась, потому что горечь плеснулась уже на язык, и сказала:
— Обычным людям едва ли не с пеленок внушают, что некромагы — это ходячие монстры. Нет никого грязнее и отвратительней, наши синонимы — тлен и разложение, мы гнилы изнутри, и женщины не могут дать жизнь детям потому, что их чрево — сырая могила. Прикоснешься к некромагу — отомрут пальцы, заговоришь с некромагом — язык поразит некроз, поможешь некромагу — до конца жизни будешь дышать тленом, пока сам не превратишься в тлен. Не одно столетие нас очерняют, чтобы, не приведи Морс, мы влились в социум, как люди. Чтобы не плодились, чтобы не имели близких — а, значит, защитников. Вся пропаганда с одной целью — сделать изгоями, одиночками, безголосыми и бесправными существами, и любой нас сдаст, едва обнаружит, потому что это благое дело — очищать мир от изначально нездорового и мертвого. Так правительству нас легче ловить. Легче ставить опыты. И даже оправдываться за бесчеловечность не нужно.