Я много пила. Вливала в себя почти без остановки литров пять за пять часов до утра, чувствуя, как мало потею и как киплю. А с рассветом отключилась. В какой-то момент, взглянув в сумеречно-розовое окно, выдохнула и закрыла глаза, провалившись в сон.
— Никуда ты ее не перевезешь, даже через два дня. Она останется…
— Ты рехнулся?
— Рехнулся!
Тишина. Разговор снизил громкость и из коридора слов стало не различить. Ян и Нольд старались, а злость с обоих сторон перевешивала необходимость осторожности. Сцепились в споре в квартире, а не на улице и не в машине.
— Ноль, я понимаю…
— Нет, и никогда не поймешь! Твоя ущербность лучший подарок — жить как человек!
— Гад же ты… сделаю вид, что не слышал. — Тихое почти рычание, несколько слов в полтона. И различила: — …себя жалко, а ее нет?
— Я не смогу жить, Ян, если не попытаюсь…
Даже сквозь двери, сквозь толщу воздуха, почувствовала, сколько в выдохе было усталости и отчаянья. Не звонкого, с надрывом, а глухого и с самого дна. Ян притих так, словно в квартире все вымерло.
Меня остро кольнуло тревогой, и я не выдержала:
— Кто-нибудь! Есть кто-нибудь?
После короткого стука в дверь, створка приоткрылась, и Ян заглянул:
— Доброе утро. Что, в туалет приперло?
— Ну нет, ты и так видел слишком много… я проверяла — есть кто или одна?
— Воды, еды?
— Новостей.
— Нет новостей. Спину почесать, а то затекла как прикованная мумия, наверное? Кстати, я тебе подарки привез.
Засмеялась и скривилась. Ян такой измученный и вымотанный, а нашел для меня улыбку. Несносный северянин тоже добрался до сердца, пусть и с чувством братской любви, и я по всем его жестам и голосу чувствовала пережитую за меня тревогу.
Ян оглянулся на коридор и зашел, закрыв дверь. У него на самом деле в руках был пакет с чем-то.
— Одежда?
— Нет, развлечение. — На тумбочку легли четыре книги, кубик-рубика и пластиковая плоская коробочка «Пятнашки». — У Нуля ничего нет, а тебе лежать долго. Не в потолок же смотреть.
— Спасибо. Ян…
— Что?
— Оставь меня Нольду. Мы разберемся сами.
Он помрачнел и даже посерел как туча, утратив совсем северную бледность. С сомнением свел светлые брови и спросил, вложив в интонацию больше смысла, чем в сами слова:
— Понимаешь, что говоришь?
— Понимаю.
Ян бросил взгляд на мои ноги под простынью, зло шевельнул челюстью, но потом, когда снова посмотрел в глаза, успокоился.
— Моя совесть чиста, я тебя честно предупредил. Выздоравливай.
Хмыкнул и вышел, оставив дверь открытой. А из коридора секунду спустя послышалось:
— Все, я поехал отсыпаться, иначе свалюсь. Удачи, Ноль!
К концу выходных Нольд принес все:
— Новый телефон, новая сумка, запасная сигаретница, бумаги для практики — два дня ты якобы проведешь в клинике на особой практике, отчет почитаешь. Одежда тоже тут — Вилли километры намотал по магазинам, но нашел дубликаты тех же туфель и костюма. Будем надеяться, что первая сигаретница утонула в ручье. Данные стерты, но сам факт существования устройства… ладно. Внутри коробочки лежала кость — сейчас она у Троицы на анализе. Если Валери хоть как-то донесли о всех найденных вещах на месте аварии, то подстраховали, как видишь, на практике появишься в чем обычно.
— Кость, говоришь. Значит, мы угадали с мощами Морса. А почему коробка дрожала?
— Что?
— Ощутимый такой зуммер был, как сигнал нагрева в той же сигаретнице — рукой можно почувствовать.
Нольд задумался, потом сказал:
— Минуту… — Достал телефон и нажал кнопку: — Ян, коробку из-под кости нужно срочно забрать из «Науки», в ней может быть что-то встроено. Плохо, если маячок. Пусть Вилли в своем экранированном бункере ее на щепы разберет… Да… понятно.
Скинув, поднялся с места:
— Самому сейчас быстрее, он дальше меня. Что-то нужно привезти, когда вернусь?
— Только новости. Я с телефоном теперь, так что вызвоню, если срочно.
Нольд кивнул и ушел.
Вчера он весь день и ночь отсыпался, сегодня весь день пропадал и вернулся сейчас, к вечеру, собираясь опять исчезнуть по делам. Или просто сбежать от меня подальше.
Поцелуя как не было. Это вообще кто-то посторонний вытаскивал меня из илистой грязи, вез домой, раздевал, отмывал, собирал по косточкам и разложил на кровати голую. Точно — не Нольд. Я сама ни о чем не просила, кроме как воды и хоть что-то от скуки, и он не рвался с врачебным интересом залезать под простынь на посмотреть — как там дела? Фиксирующие полотенца с плеч убрал, подушку вернул, и вся забота.