А работы серьёзней и ответственней у неё попросту не было.
Тем не менее, грешно было не воспользоваться возможностью. Не раскрутить на полную тот шанс, что появился у рода Кюсо из-за неожиданного выходного любимой простолюдинки Брони Глашек. И именно в том и была главная проблема Жаки: она понятия не имела, как доказать своему новому сюзерену, что достойна внимания. Не было у юной француженки опыта, что был необходим в тот самый день, когда на неё свалилась вся тяжесть ответственности за судьбу рода.
Именно оттого девушка и чувствовала себя ужасно неуютно. Или просто — ужасно.
Жаки оправила одежду. Привычный рассеянный жест. Невербальный тик, сигнализировавший всем, кто в достаточной мере знал юную некромагичку, что она нервничает. Не находит себе места, а оттого пытается занять свои руки хоть как-то. Хоть чем-то. Обмануть сознание иллюзией активных действий.
В конце концов, места француженка себе не находила в самом прямом смысле слова.
Потому что все сидения в вагоне метро были заняты.
Никогда доселе Жаки не пользовалась подземкой. И некромагичка находила крайне ироничным, что впервые подобный опыт ей довелось пережить именно тогда, когда она сама оказалась в низшей точке. Физическое воплощение социального статуса никчёмной чужачки.
Потомственная дворянка ехала в одном вагоне с нищей челядью. Стоя. Вцепившись украшенной легкомысленными браслетиками ручкой в поручень у дальних от входа, неактивных дверей. Если честно, в этот момент она не ощущала себя не то, что представительницей магического сословия, но даже человеком: вагон гремел, будто бы гружённый брёвнами, его трясло, часть ламп попросту отказывалась работать, а те, что, всё-таки, освещали окружающее пространство, то и дело выхватывали уродливые граффити на рекламных плакатах, стенах и даже окнах.
И ведь Жаки была не одна такая, на кого обстановочка действовала подавляюще. Абсолютно каждый из пассажиров выглядел крайне отрешённо. Кто не дремал, скрестив руки на груди, да вздрагивая время от времени, когда голова опустится ниже, чем полагается в текущей ситуации, тот глядел в никуда пустым взглядом. Хотя, быть может, подобный эффект был оттого, что люди боялись смотреть в сторону шляхты, оказавшейся там, где ей, в общем-то, быть не положено.
Хотя, кажется, Броня не ощущала никакого дискомфорта от такого способа передвижения. Заткнула уши цветастыми беспроводными затычками, да включила музыку. Да, у госпожи тоже был отрешённый взгляд. Как и у многих других пассажиров. Да вот только, даже в универе её синие глаза всё также смотрели в пустоту. Жаки лично была тому свидетелем.
Чужая.
Они обе были чужими. Но каждая по-своему.
2.
Молчание угнетало.
С каждой секундой ощущение необходимости начать разговор становилось всё сильнее и сильнее. Скреблось где-то внутри. В районе груди. Сначала тихонечко, ненавязчиво, но к концу этой несчастной поездки в его действиях сквозило самое настоящее остервенение. Жаки ощущала, что если она не скажет хоть что-нибудь, когда они с госпожой покинут проклятущее метро, и их лиц коснётся солнечный свет, её попросту разорвёт в кровавые ошмётки.
Однако время шло. Качающийся шумный грузовой вагон, в который кто-то додумался запихать сидения, неспешно двигался сквозь тёмное нутро подземки, неумолимо приближаясь к цели этой небольшой экспедиции, а дельных мыслей так и не появлялось. Жаки уже успела перебрать в голове довольно много разных тем.
Хотелось бы поговорить об организаторских вопросах. Быть может, посоветовать что-нибудь госпоже, у которой, в силу происхождения и воспитания имелся очевидный пробел в данной области. Однако из-за молчаливости слечны Глашек француженка никак не могла найти, за что бы ей “зацепиться”, чтобы начало беседы звучало как можно естественней. В конце концов, как обсуждать что-то, о чём неизвестно вообще ничего? Жаки уже пожалела, что не обговорила заранее этот вопрос с родителями, которые были, наверняка, в курсе какой-нибудь интересной закавыки.
Можно было, как советовала maman — точнее, настаивала, — попытаться завязать беседу, пропитанную флёром волнительных неоднозначных фразочек и игривой пикантностью. В конце концов, какая разница, под кого лечь во имя величия рода Кюсо: под пана Новотного или под госпожу Глашек, уже не раз демонстрировавшую повышенный интерес к красоте женского тела? Или даже под них обоих, но по очереди? Положение фаворитки при той, кому было предложено место подле одного из самых завидных женихов Богемии, манило своей теплотой.