Работая с внешностью камеристки, Фортуна задалась целью сохранить её индивидуальность. На самом деле, это не так уж просто: избавиться от недостатков, сохранив самобытность. Ведь абсолютное, доведённое до идеала, отсутствие несовершенств, обращается в следование шаблону. А шаблонных красоток в мире слишком много. И чем тогда Ценуса отличалась бы от них? Одними лишь вьющимися длинными волосами цвета светлого каштана?
Нет-нет-нет! Просто необходимо выделить эту хрустальность! Подчеркнуть большие печальные глаза! Подобрать изящные украшения, выглядящие не менее хрупко, чем их носительница! И ещё много-много-много маленьких, незаметных, даже незримых высокоточных штришков от лучшего дизайнера-косметолога в УСиМ!
— Они лишь делали всё то же, что и обычно, — напомнила Ценуса. — Откуда им было знать, что в этом конкретном случае стоило сделать исключение, если такового не удостаивались даже более благородные особы, вроде той же Каппек? А ведь она куда как ближе к Даркену Маллою, чем была на тот момент Глашек.
— И что мне теперь? — Фортуна резко взмахнула рукой, расплескав немного вермута на тонкую белую сорочку служаночки, резко увеличив степень прозрачности ткани до абсолютных величин. — Понять и п’гостить, как говорит Даркен? Мне нужна разрядка, Ценя! Я не могу это держать в себе! Я взорвусь!
Камеристка отставила в сторону поднос и подалась вперёд, к госпоже. Близко-близко. В упор. Её губы оказались прямо рядом с ушком Фортуны.
— Но-о-о-ожки.
— М-м-м? — чуть повернула голову госпожа.
— Но-о-о-ожки. Я помну тебе ножки и ты расслабишься.
— И чего это ты вдруг с вежливой формы на такую неформальную перешла? — возмутилась высокородная.
— Потому что одна из нас помнёт другой ножки, а ты можешь решить только кто и кому, но не изменить сам факт.
Фортуна хихикнула. Она обожала, когда у Ценусы было такое настроение. Маленькие росточки самооценки и наглости радовали сердце слечны Штернберк, всё ещё испытывавшей стыд за те времена, когда она планомерно топтала душу своей служанки в рамках войны, на которую уже давно и безнадёжно опоздала к тому моменту.
А потому, игривая служанка вдруг ощутила, как её толкают двумя руками в сторону кровати.
— Снимай обувь, Ценя! Сегодня не будет человека, который не сделает тебе массаж ступней!
Камеристка не выдержала и рассмеялась. Разом и весело, и смущённо.
3.
Тришка из рода Мартинес-Видок и Линда из рода Льис прибыли одновременно. То ли пересеклись где-то по пути, то ли просто одна из них прибыла к усадьбе Штернберк пораньше и решила не заходить в гости, не дождавшись другой.
Была такая привычка у Линды: хвостиком ходить за теми, кого она считает успешней себя. Это всё из-за неуверенности. Существуют такие люди, у которых вместо личности зеркало. Ни единой собственной мысли, никаких уникальных предпочтений. Эти люди просто копируют других в надежде добиться тех же результатов, не понимая, что осмысленно подражать не внешним проявлениям, а тем, что обыденно сокрыты от чужих глаз. Нельзя стать лучшим некромагом, если слушать ту же музыку, что слушает кумир, и одеваться также, как это делает та, кому ты завидуешь.
Понятное дело, что обычно Линда копировала Фортуну, однако временами ей приходилось искать другой пример для подражания. Например, когда госпожа пропадает на закрытых тусовках для самых близких друзей Даркена Маллоя, или же в те минуты, когда слечне Штернберк придёт в голову обрушить свой гнев на бедную низкородную ментальную инвалидку, и без того проживающую никчёмную жизнь с ампутированной личностью. Сложно подражать той, кто активно проявляет агрессию в твою сторону.
И вот тогда на помощь приходила Тришка. Уж кто-кто, а испанка на отсутствие собственного мнения не жаловалась. Она всегда делала, что хотела: вот взбрело ей в голову высветлить волосы и кожу до скандинавских стандартов красоты — так она одним днём преобразилась так, что стало не узнать. Именно ей принадлежала та “замечательная идея” с прилюдным оскорблением безродной выскочки Глашек, которую тотчас же подхватила Линда. А в случае с Тришкой разница между “подумала” и “сделала” практически неощутима. Как говорит Даркен, “эстетика чистого действия, не осквернённая лишней мыслью”. Любому, кто не знал девушку, которую столь метко описал сын ректора, подобное высказывание могло показаться оскорблением. Однако же, не было в этих словах злого умысла: слечна Мартинес-Видок, действительно предпочитала не тратить времени и сил на долгие размышления.