Человека, при жизни умалишенного сельского дурня, давно убили бы за буйный, жестокий нрав, если бы он не был сыном самого богатого крестьянина. Безумец становится пристанищем разрывающих душу сил. Их теперь и хотел использовать некромаг, для этого и нужны ему были останки именно такого человека.
Еще на столе лежало зазубренное лезвие с двумя костяными рукоятями. Мастер Бонзо, кузнец из Острога, склепал для шамана и другой инструмент: закрученный железный штырь на деревянной перекладине. Пила и сверло недавно вышли из рук кузнеца, шаман пока не пользовался ими ни разу — важно, чтобы инструменты были девственно чисты, не несли на себе никаких следов.
По комнате, озаренной кедровым факелом, гуляли тени. Они собирались в углах, окутывая четыре предмета, ориентированные по сторонам света. На юге горела свеча, на севере стояла чаша с посыпанной солью землей, на востоке — вазочка с нагретым сандаловым маслом, на западе — другая чашка, с водой, взятой из реки. Некромаг заручился поддержкой огня, земли, воды и воздуха. У стены стояли вилы, коса и можжевеловая метла. Ею шаман тщательно вымел комнату перед тем, как приступить к работе.
Он трудился долго. Несколько раз пришлось выходить на улицу — огромный черный пес, прикованный на цепи возле дома, испуганно и тоскливо глядел на человека. Это было крупное, злое животное, как и двое других, у которых шаман взял позвонки, — он выбрал тех, чьи зверодуши отличались наибольшей свирепостью. Пес заскулил, поджимая хвост, когда шаман подошел к нему. Но укусить зверь не осмелился, даже когда некромаг выдрал с его спины несколько длинных черных волос.
Закончив, он понял, что все прошло как надо. Воздух потяжелел и потемнел, отголоски странных звуков проникли в помещение — словно приоткрылась невидимая дверь, ведущая за границу этого мира.
Когда инструмент, наконец, подсох и смазанные клеем швы застыли, шаман вновь вышел из дома. Встав спиной к псу, потряс колотушкой. Сила безумца передалась через крестцовый позвонок, кости собак изнутри ударились в затылок и лоб черепа; звук, который издал инструмент, был не просто ритмичным стуком — полившаяся над безлюдным селением черная музыка безумия заставила пса вновь зарыдать.
Глава 9
Круглая улица, опоясывающая всю Шамбу, служила границей между верхними богатыми кварталами и срединными, где жил народ попроще. На восточном склоне от нее отходил короткий переулок с одиноким домом в конце. Верхний этаж далеко выдавался над дорогой, между узкими окнами виднелись крючья, на которые по праздникам вешали ковры. Возле дверей стояла пара каменных скамеек, из стены торчали кольца, чтобы привязывать лошадей. Гело Бесону и Хуго Чаттану привязывать было некого, их лошади остались в конюшне Наледи.
Положив ладонь на рукоять меча, чар встал перед дверью. Хуго прошелся вдоль фасада, заглянул за ограду и, наконец, произнес:
— Никого не видно. Сол не ошибся, эту девицу должны были привезти именно сюда?
Вместо ответа Гело толкнул дверь, и Чаттан сказал, обнажая клинок:
— Почему-то я так и думал, что не заперто.
Войдя первым, он миновал короткий коридор и очутился на кухне. За исключением трех трупов, здесь не было ничего примечательного. Двое слуг с распоротыми животами лежали под стеной; привалившись боком к давно потухшему очагу, сидела обезглавленная служанка. На вертеле над очагом висела кабанья туша.
Хуго прошелся по кухне, посмотрел на трупы, оторвал от туши кусок, сунул в рот, пожевал и выплюнул.
— Уже начало подтухать.
Гело кивнул на дверь рядом с лестницей. Вытерев о кафтан измазанные жиром пальцы, Чаттан вставил клинок в щель и нажал. Дверь открылась, показав темную конуру. В земляном полу была окруженная камнями яма. На камнях, так, чтобы в центре оставалось отверстие, лежали доски. Сверху сидел мужчина со спущенными штанами. Он откинулся назад, привалившись к стене конуры. Шея разрезана, грудь залита кровью.
— Фу ты! — сказал Хуго, захлопывая дверь. Морщась, он стал подниматься по каменным ступеням. Гело постоял, разглядывая мертвецов, и пошел следом. Лестница привела в просторный зал с длинным столом, множеством лавок и погасшим камином. Проникающий через оконца тусклый свет озарял несколько трупов, причем один из них висел на образующих потолок брусьях.
В соседней комнате возле кровати лежало последнее тело. Судя по позе, при появлении убийц мужчина успел вскочить — и тут ему размозжили голову. Под стеной стоял ларь, отломанная крышка валялась рядом. Гело шагнул ближе, увидел, что безымянный палец на правой руке мужчины отрезан, развернулся и, ни слова не говоря, вышел. Хуго заглянул в ларь (он был пуст), проверил стоящие под стенами сундуки (там не осталось никакой одежды) и пошел за хозяином. На верхних ступенях лестницы приостановился и, обернувшись, втянул носом воздух.
— Это не клирики и тем более не чары, — произнес он, выйдя на улицу. — Слишком простая работа. Прирезали всех и ограбили дом. У хозяина отсекли палец, наверное, перстень не снимался. Куда теперь?
Гело долго молчал, глядя сквозь Чаттана, и, наконец, спросил:
— Пепеляне?
— Да, — откликнулся Хуго. — Похоже на их работу. Там и запах такой... знакомый.
— Кто сейчас у них за главного?
— Сейчас? Уже много лет верховодит Гида Чистюля.
— Знаком с ним?
— Не очень-то. Дарик Дар у Гиды в помощниках, от его я знаю.
Гело посмотрел вдоль переулка. Обычный городской шум — голоса, скрип колес и лай псов — доносился из-за домов, но в тупике никого не было видно.
— Смеркается, — произнес Хуго сзади. — А до Ямы идти и идти.
— Так идем, — сказал Гело.
По вечернему городу они спустились к подножию Шамбы. Чар шел, неподвижно глядя перед собой, положив ладони на рукоять меча у левого бедра. Он словно видел не обычные городские улицы, но некий запредельный, скованный льдом бело-голубой мир, в который уже почти погрузился рассудком, а теперь пытается добраться туда и во плоти. Вся жизнь Гело состояла из беспрерывной попытки проникнуть в этот мир и остаться там. Порой — как правило, когда аркмастер пребывал в ледяной воде своего бассейна, — бело-голубой мир подступал ближе. Но обычно он оставался где-то за горизонтом. Заснеженная страна, где всегда властвует зима, скачущие по белым равнинам кони... Чар знал, нужно воплотить грезы в реальность, а не стараться перенестись туда в мечтах. Иначе он рискует однажды заснуть в бассейне и больше не проснуться никогда.
У подножия восточного склона раскинулись поля, за которыми начиналось Серебряное море. По правую руку вдаль тянулось северное побережье Зелура, сначала четкая жирная линия, дальше она словно размывалась прибоем, становилась серой полосой и исчезала, сливаясь с воздухом и водой.
Внизу, среди полей, стояли домики фермеров, от города их отделял шедший пологой дугой Пепельный квартал.
Землетрясения часто разрушали городские дома. У Приората хватало других дел и расходов, чтобы оказывать помощь еще и беднякам. Однажды после очередного землетрясения на восточной окраине началась янтарная чума. Лекари полагали, что причиной мора стал подземный газ, вырвавшийся из трещин. При этой болезни глотка человека приобретала цвет молодого верескового меда, волосы по всему телу выпадали в считаные дни, после чего больной умирал в корчах. Лечить янтарную чуму не умели, вместо этого Приорат прислал горючие обозы, огородил ими квартал и поджег. Квартал превратился в пепелище, большинство его обитателей погибло. С тех пор прошло много лет, часть зданий восстановили, но обычные люди не хотели селиться здесь — память о янтарной чуме еще жила. В Пепельном квартале — Пепле — обитал сброд, худшие из худших, и полицейские стражи предпочитали не соваться сюда, ограничившись несколькими постами, которые круглосуточно караулили на границе Пепла.
У подножия стало прохладнее. Хуго наблюдал за аркмастером, который шел, иногда плавно меняя направление. Мир для Гело Бесона представлялся в виде холодных и теплых областей, расплывчатых пятен белого, голубого, желтого и красного, перетекающих друг в друга. Чар старался двигаться так, чтобы не попадать в теплые желто-красные области.