— Я умею считать и писать, — огрызнулась Мира. — А мой дар сильный?
— Не знаю, — пожал я плечами. — Пока к практике не перейдём, я не скажу. Он есть, это точно.
— Откуда ты знаешь?
— Иначе бы тебя жетон не признал.
Мира подняла медальон на уровень глаз и сложила губы трубочкой. Круглый жетончик с ровным отверстием под шнур несколько раз крутанулся вокруг своей оси. Медь как медь. Да только на нём чары. В чужих руках он начинает звенеть, как упавшая на камень монета.
Мы шли дальше. Солнце потихоньку вставало, начиная припекать. Певчие птицы прятались в окружающих нас садах оливы, цитрусов, яблок и слив. Иногда над ними возвышались могучие орешники, а земля была усыпана крупными орехами. В воздухе витал аромат цветов,
плодов и морских водорослей. Широкая дорога петляла между холмов, обнажавших порой большие белые валуны с разноцветными прожилками. По бокам дороги стояли утопающие в зелени домики. На плетёных заборах сушились горшки и сидели кудахчущие куры. Они недоверчиво провожали нас взглядами.
Несколько раз дорогу нам перебегали пятнистые кошки. Дети дружной гурьбой играли на перекрёстке в набитый соломой мяч. Им нужно было коснуться мячом до посоха богов, который изображала воткнутая в землю более или менее прямая ветка.
Домики бедняков не имели внутренних дворов и женщины полоскали бельё в больших деревянных кадках прямо в палисадниках.
Вскоре шум жилых домов сменился другим. Мы приближались к порту. А где порт, там и рынок. И запахи стали другими. Теперь пахло рыбой, корабельной смолой, копчёным мясом и вином. У домов исчезли палисадники, а сами они теперь вытянулись вверх, став двух- и трёхэтажными, и обзавелись яркими вывесками постоялых дворов, трактиров и магазинов. Несколько раз попались ярко размалёванные портовые шлюхи, из одежды на которых были только украшения да очень узкие набедренные повязки красно цвета.
Дорожка вывела нас к причалу. Возле него серел выгоревшим деревом небольшой домик, откуда нам навстречу выскочил старик в такой же серой, как и его лачуга, хламиде. На шее висел чёрный шнурок с бляшкой раба.
— Господин Орса! — прокричал он, хромая навстречу, — мой хозяин говорил, что вы почтите нас своим визитом.
— Ага, — буркнул я и направился к причалам. — Которая?
— Правая, господин.
— Хорошо, займусь. И передай хозяину, что с него бутылочка хорошей настоечки.
— Всенепременнейше. Завтра занесу.
— Завтра не надо. Через месяц. Я завтра в плаванье к Митакам.
— Господин, вы бы повременили, — тихо произнёс раб, — мои старые кости ноют. Шторм будет.
— Мы на хорошем корабле, — ответил я, поглядев на чистое небо, а потом присел и положил ладонь на доски.
Заклинания. Чушь всё это. Вся магия исходит изнутри. Слова лишь помогают сосредоточиться.
Я протяжно вздохнул. Нужно сосредоточиться. Нужно прочувствовать всё это старое мёртвое дерево с забитыми в него ржавыми гвоздями. Почуять каждую высушенную до серости и трещин досочку, каждую сваю, разбухшую от морской воды, покрытую слоем водорослей и ракушек, забитую в галечное морское дно.
По пальцам прошлось мягкое покалывание. Оно сначала было ровным, а потом начало вторить накатывающим на брёвна прозрачным волнам, в глубине которых виднелись камни, петь как лёгкий ветер, дующий с суши в море и обнимающий меня, Миру, старика и этот причал.
Почувствовал. А теперь приказывать.
— Я, Игратрэ Орса, некромант высшей гильдии, повелеваю мёртвому древу, да не коснётся тебя тлен, да отсохнут на тебе ракушки и водоросли, да не изъест тебя морская соль.
Покалывание плавно изменило ритм, начав биться, как человеческое сердце. Моё сердце.
По доскам начал расходиться всё нарастающий гул большого барабана. Бум-бум. Бум-бум.
Мира стояла рядом и, открыв рот, смотрела под ноги. Ведь она тоже сейчас чувствовала удары моего сердца, легонько бьющие по девичьим ногам сквозь подошву сандалий.