— Мне просто нужно проверить, не обрюхатили ли её пираты, грабившие северный берег, а потом продавшие брату, как жемчужину льдов, — наставительно начал я, снова сунув ладонь под одежду рабыне. Пальцы скользнули по мягкой и тёплой коже живота, жёстким лобковым волосам и остановились у самого женского лона.
— А-а-а, — протянула Мира, — мама тоже меня водила к целителю. Боится за мою девственность.
— А она у тебя ещё есть? — с усмешкой спросил я, чувствуя, как под пальцами растеклось лёгкое тепло, смешанное с мелким покалыванием, извещая о целостности внутренних органов.
Даже удивительно, что нет никаких повреждений женского лона. Я-то был уверен, что её насиловало не менее двух десятков оголодалых моряков. Впрочем, если девушку изначально хотели продать подороже, то могли вполне сносно с ней обращаться, поддерживая товарный вид. Вот только страшных баек ей понарассказывали столько, что все поджилки у бедной трясутся, того гляди обмочится прямо на скамье.
— Представь себе, — огрызнулась Мира, — я же не шлюха какая. Я честь блюду.
Тяжело вздохнув, я продолжил осмотр. Из всех повреждений нашлись небольшие потёртости на запястьях и лодыжках от тугих верёвок. Не найдя больше ничего, приложил ко лбу рыжей рабыни указательный палец и зашептал заклинание.
— А это что? — тут же подалась вперёд племянница.
Она наклонилась и упёрлась руками в колени. Чёрная косичка, свесившаяся через плечо, защекотала мне спину концами непослушных волос.
— Не нужно мешать колдуну, когда он заклинание читает, — пробурчал я, а потом начал пояснять. — Я наложил нить Миссаны. Петля дичи кидается на подопечного, петля ловца на того, кто наблюдает. Это даёт небольшую связь, так что можно воспринимать ощущения чужого тела и знать, где примерно оно находится. Это полезно при контроле целителем здоровья другого человека, и несложно для чародея. Такую же накладывают на детей и нерадивых девушек. На девушек особенно в период цветения, дабы знать, не провели ли они ночь с кем-либо. Заклинание хорошо тем, что его почти невозможно снять постороннему магу.
— Зелёнка зелёная, — восхищённо произнесла Мира.
— Это что за молодёжный говор?
— Ну, замечательная вещь.
— Не радуйся, — ухмыльнулся я, — на тебе такое же стоит. А второй конец на матери. Так что не зря тебя к целителю водили. Мать почуяла страсть и любовный экстаз.
Мираэль сжала губы, опустила голову и покраснела так, что румянец стал виден даже через смуглую кожу.
— Не было у меня мужчин, — наконец, процедила она и добавила. — Никак не снять?
— Да так и понял, что ты одна была, — произнёс я, а потом смилостивился. — Хорошо, на себя переброшу нить. Я её ставил, и ключслово у меня. Только пообещай не уединяться.
— А когда снимешь? — спросила сникшая Мира.
— Ну, либо когда выучишься всему, либо когда замуж выйдешь. То есть, ближайшие три года точно нет. Тебе всё равно нужно сосредоточиться на учении некромантии.
Я вытянул руку, на мгновение коснувшись лба племянницы, а потом посмотрел на рабыню. Когда же моя рука взяла из шкафчика для письменных принадлежностей небольшой острый нож, которым я открывал конверты с письмами, она заревела и схватилась за подолы сарафана, пытаясь, с одной стороны, не задеть меня, а с другой — снять одежду.
— Гашпадин, я лягу на ложе, только не делатте иж меня ходячий тлуп.
— Дура, — зло пробурчала Мира за спиной.
Я молча остановил рабыню и срезал с тощей бледной шеи красный шёлковый шнур с висящей на нём медной бляшкой, значащий временную принадлежность прошлому господину, бросив тот в огонь. С похмелья руки немного дрогнули, и из царапины на её горле потекла кровь.
Потом заживлю, шрама и так не будет.
— Гашпадин, пажалушта, гашпадин. Я умалялю ваш, — бухнулась на колени и затараторила рабыня, неправильно истолковав мои действия.
Боль от её ушибленных коленок передалась мне. Я скривился, но связь не обрубил, лишь аккуратно защёлкнул тонкий золочёный ошейник с инкрустированными в него гранёными кусочками прозрачного, как слеза, хрусталя и узенькой серебряной табличкой. На табличке была вытравлена кислотой до черноты фраза: «Сие езмь господаря Иргатрэ О́ рса ценность». Старомодно, но я не хочу менять. Крохотный замочек, качающийся как подвеска на колье, можно было отодрать пальцами, но ей это пока знать необязательно. Ошейник защитит от лишнего внимания, а если потеряется по незнанию мест, то любой стражник вернёт. За серебряную монетку, разумеется. А сбежать ей теперь некуда. На родине сожгут заживо, как осквернённую проклятой землёй.