Я смотрел на нежить, заколачивающую сваю по пояс в тине и ряске, а эхо молотов далеко разносилось над водой.
— Тагира, сыграй, — произнёс я, — что-то нехорошо мне.
Закованная в такую же броню, что и я, девушка сняла шлем с яркобелым воланом из конских волос и кожаные перчатки, а потом достала из-за пазухи флейту и приложила к губам. К стуку молотов, визгу пилы и шуму листвы добавилась быстрая мелодия марша жизни. Пальцы девушки ловко бегали по отверстиям, рождая совсем другие образы, нежели война. Лишь когда издали донеслись протяжные крики разрываемых псами людей, она сбилась и опустила флейту.
— Играй, Тагира.
Но девушка вместо того, чтоб снова приложиться к своему инструменту, встала на свежеошкуренное бревно и начала на нём прыгать и громко кричать.
— Вставай! Уже утро!
— Тагира?
Девушка со всего маха бухнулась на колени и тряхнула меня за плечо.
— А кто такая Тагира? — разгоняя утренний сон, громко спросила племянница.
Я со стоном открыл глаза, увидев перед собой лицо Миры. Она сидела на коленях возле моей подушки и тормошила меня за плечо.
— О, боги, — пролепетал я, облизав губы, — позвольте мне умереть прямо сейчас.
— Не позволю, — весело ответила Мираель, вскакивая на ноги.
Она была одета во всё ту же тёмно-красную тунику с широкими чёрными лентами.
— Ты хоть сандалии сняла, прежде чем на кровать заскакивать? — пробубнил я, понимая, что поспать больше не получится.
А корабль когда отплывает? — вместо ответа звонко спросила Мира.
— Завтра утром. Сенатор Марут Ханрец у нас в городе останавливался по пути в столицу. Мы с ним до Митаки доплывём. Через месяц обратно. Там корабли чуть ли не каждые три дня ходят.
— Зелень зелёная, — бросила Мира молодёжное словечко, а потом снова спросила. — А кто такая Тагира?
— Один из моих маяков-якорей. Мы с ней всю первую войну прошли.
— Зелень. А что с ней случилось? Погибла?
— Замуж с ней случился. Я ей вольную дал и рекомендательные письма в придачу, — ответил я, потянувшись к небольшому серебряному кувшину с чистой водой.
Чары на нем делали воду всегда холодной.
— Так ты год без маяка?
— У меня было потом два маяка-музыканта, оба парни, но никто из них не продержался. Первый уволился, не выдержав постоянного присутствия мертвецов. Второй попал под обвал штольни. Когда его нашли, то это желе даже в качестве карьерной нежити нельзя было использовать, не то что как маяк.
— Ух ты. Ну, теперь у тебя новый маяк.
— Ты издеваешься? Нормальные маяки по праздным вечерам запросто менестрелями на свадьбах подрабатывают и на праздниках толпу забавляют. А эта двух слов связать не может. Если талантов не найду, отдам Тагитории в помощь на кухню, — укоризненно съязвил я, подойдя к столику с рукомойным тазом, взял кусок мыла и пододвинул поближе зубную кисть и порошок. — Полей на руки.
Мираель вприпрыжку подскочила ко мне и схватила умывальный кувшин.
— А что сегодня будем делать?
— В гильдию сходим, а потом халтурка есть. Обещал в порту на пристань для рыболовных судов нетленку нанести.
— Нетленку?
— Привыкай. У вас свой говор, у некромантов свой. Нетленка — это заклятие нетленности. Оно бывает разное. Для трупов одно, для дерева другое. Даже для разных видов нежити разное. И вообще. Нетленка — это одна из трёх ножек табурета некроманта. Так мне мой учитель всегда говорил.
— Ага. Табурет. А петля тогда что? — прищурившись, спросила Мира.
— Да ну тебя. Нетленка, подъём и нить приказов. Вот основа. И переоденься. Пока тебя не внесли в списки, гильдейскую одежду носить нельзя.
А во что?
— Там в сундуке посмотри, — махнул я зубной кистью в угол.
— Ух ты. Я так и знала, что ты в женское тайком переодеваешься! — воскликнула Мира, направившись в угол комнаты.
— Дура! Это запасное у Танры!
— А она против не будет?
— Для племянницы нет. А вот если другая девушка, то да.
— Побьёт? — прищурившись, спросила Мира, достав из сундука тунику из прозрачного и невесомого синейского шёлка.