Сам девшалар тоже менялся. То есть точно также, как и все вокруг расползался-разбегался в стороны, сильно при этом увеличиваясь в размерах, и охватывая-окружая леди Кай со всех сторон. Во всяком случае, «пальцы», до которых еще совсем недавно было не меньше десятка шагов, теперь оказались совсем рядом — только руку протяни, — причем, были они везде: и спереди, и сзади, и по бокам…
И хотя движения их стали какими-то заторможенными и ленивыми, словно плыли они в муторном болезненном сне, но метаморфозы с ними и со всем вокруг продолжались и останавливаться, похоже, не собирались. Причем, продолжались они совершенно независимо от желания леди Кай и, практически, без ее участия. Она будто увязла в самом центре вселенной и в центре девшалара безо всякого права на свободу воли. округнойкого права на вшалара. и в центре девшалара. м независимо от ее желания и, практически, без ее участия. в размерах, и оА это уже было сродни проигрышу…
Но проигрывать леди Кай, как известно, не любила, да и не для того она в такую даль тащилась и столько всего уже перетерпела, чтобы вот так запросто сдаться и лапки сложить: нате, жрите, и приятного вам аппетита. Не входило это как-то в намеченную программу увеселений, да и Хода бы ее за такой нелепый поступок осудила бы…
Из легкого гипнотического забытия-помешательства, вызванного проистекающими вокруг переменами вывел ее хилависта.
Специально он это сделал, осмысленно, или же все у него случайно вышло — это уже по большому счету не важно. А важно, что увидев надвигающуюся на него безглазую и безносую фигуру, он попытался было рвануть в сторону. Попытка его особым успехом впрочем не увенчалась, потому как едва преодолев пару ардов, он тут же завяз в неясной и непонятной субстанции ближайшего девшаларого отростка, который по такому случаю, тоже на месте не стоял, а легко разгадав незамысловатый маневр хилависты выдвинулся наперерез.
Два иносторонних создания столкнулись посреди чуждого, в общем-то, для них обоих мира, и столкновение это привело к последствиям самым неожиданным и непредсказуемым. Причем не только для стороннего наблюдателя, коим оказалась на этот раз леди Кай, но, пожалуй что, и для них самих.
Завязнув в мутной, но очень плотной кисее из которой был соткан девшалар, хилависта было замер, а потом дернулся, пытаясь освободиться.
Тщетно.
Ни эта самая первая и отчаянная, ни все последовавшие за ней многократные и безуспешные попытки вырваться и обрести свободу ни к чему путному не привели. Шарахался он из стороны в сторону, сильно напоминая тем самым жирную муху, по глупости своей угодившую в плошку с медом, но сдвинуться с места у него никак не получалось. Ни назад, ни вперед. И это пугало его еще сильнее.
Отросток, — или же, если вам больше по душе, — «палец» девшалара от того что внутри него застряло нечто чуждое, инородное, и, по всему, не слишком-то дружелюбное тоже в особый восторг не пришел, и начал прямо на глазах уплотняться, мутнеть и подрагивать, явно намереваясь это неприятное «нечто» из себя исторгнуть. А может, наоборот, — раздавить, — кто его знает. Но как бы то ни было, а это его уплотнение хилависту напугало еще больше и он заверещал, как резанный, на миг заглушив непрекращающийся ни на миг шерох-шепот, обволакивающий и укачивающий леди Кай почище иного дурмана. И краткого этого мига оказалось достаточно, чтобы интесса пришла в себя.
Почти тут же хилависта замолк, очевидно сообразив все-таки, что оры и крики ему ничем не помогут, и, совершенно неожиданно для всех и прежде всего для Осси, потерял свой зеркальный блеск, просто растворив его где-то глубоко в себе, и через миг превратился в размытый и темный шар, сильно к тому же уменьшившись в размерах.
Впрочем, размытый и темный — это не совсем верные определения. И если бы было у леди Кай время и желание рассматривать и изучать все те чудесные метаморфозы, что творились с прелестным ее другом и попутчиком, то она бы заметила, что хилависта стал теперь очень похож на плотный и бешено вращающийся клубок до боли знакомых теней. А если бы присмотрелась повнимательнее, то обязательно узнала бы этих тенях дальних и близких родственников той самой сомборы, что совсем недавно пыталась пожрать ее, неожиданно вынырнув из старого пыльного зеркала. А это бы, в свою очередь, скорее всего, сильно изменило бы сложившиеся у нее представления о хитросплетениях окружающего мира вообще, и не очень-то до сих пор понятной природе хилависты в частности.
Вот только не было у леди Кай времени…
Не было…
Ибо в безудержном своем наступлении вокруг и повсюду, девшалар добрался и до нее.
И хотя готовилась она к этому уже давно и основательно, но все ж таки тот момент, когда дневной свет померк как погасшая свеча, наступил внезапно и совершенно неожиданно. Вроде, только что стояла она перед стеной медленно ползущей на нее мути, вздувающейся с двух сторон уродливыми искривленными фигурами, и вот она уже — в пустом и холодном полумраке, а жалкие остатки бытия истаивают где-то в стороне, раздавленные и вытесненные восставшей из предвечного небытия жутью.
Быстро, просто ужасающе быстро, растворялись последние лучики солнца в резко похолодевшем воздухе, а вокруг уже заплясали невесть откуда появившиеся снежинки. И число их стремительно росло, словно оказалась леди Кай в самом сердце зимней вьюги, внезапно налетевшей с далеких северных островов. Холод и ледяной ветер терзали острыми зубами плоть интессы, обжигая студеным дыханием и промораживая насквозь. Но тело, трансформированное ядом Ходы и перерожденной вампирской кровью этого почти не чувствовало.
Всполох перстня, на миг озаривший все вокруг ослепительной вспышкой, и заставивший без следа испариться налипший на ресницы и застилающий светлый мир снег, не изменил ничего. Осси, впрочем, и не надеялась. Как и предполагалось, не по зубам ему такое было — слишком уж много смерти было разом собрано в одном месте, и слишком уж концентрированной она тут была, а значит…
Где-то на самом краю занесенного снегом мира разматывал и разматывал свои мутные тени хилависта, пытаясь противопоставить замороженную в зеркалах жизнь восставшей из тысячи могил смерти, а откуда-то из немыслимой дали доносился еле слышный крик, вплетенный во вновь появившийся из ниоткуда шепот. И крик этот звал, манил и тянул за собой, потому что это был голос Эйриха, любимого, далекого и когда-то уже потерянного…
Снежные лохмотья кружили и кружили, укутывая все окрест мягким пушистым саваном, а холод все рвал на части тело, изо всех сил пытаясь добраться до души, не ведая и не понимая, что тело вампира также мертво как камень, как сам девшалар. И не чувствовало оно ни лютой стужи, ни палящего зноя, а душа… Душа была смертельно ранена на дальней, все еще укрытой холодным осенним дождем дороге, и больше уже не желала ничего, а оттого — и ничего не боялась, будучи полностью и абсолютно свободной. А значит, не было над ней власти ни у кого — ни у живых, ни у мертвых.
Осси стояла в самом центре кружащей вокруг метели, прикрыв глаза, и не чувствовала ни холодных поцелуев смерти, ни жалящих прикосновений смертной стужи. Она замерла, не отвлекаясь попусту и не размениваясь на мелочи, а сознание ее все это время тянулось за горизонт, вдаль, сквозь толщу времен и событий к далекой взошедшей однажды над ночным перевалом радуге. К так и ненайденной могиле Мея…
Высвобожденные хилавистой тени метались внутри окутавшего их девшалара, разрушая и разъедая его изнутри той силой, что копилась в них сотни лет, отражаясь сама в себя и, тем самым, умножая и взращивая лютый голод и ярость. И понемногу давление «пальца» начало ослабевать, он таял, становясь все прозрачней и меньше, пожираемый внезапно зародившейся внутри него жизнью. И пусть жизнь эта оставалась не до конца полноценной и имела слишком мало общего с бескрайним светлым миром, с которым охотно бы сцепилась, подвернись удобный случай и оказия, но все же тупая холодная смерть была противна самой ее сущности, а потому и билась она с ней, не щадя ни себя саму и ничто вокруг.