– Расслабься! Не убудет от тебя! — И она коротко взмахнула рукой в сторону хилависты, прошептав заклинание краткого оцепенения.
– Убудет, еще как… — начал было тот, но вдруг осекся на полуслове и замер словно столбняком сраженный. Только глаза его дико вращались, так и норовя выскочить из орбит.
– Господи, дай мне сил, — вздохнула леди Кай. — Сожрет ведь потом…
А мертвец уже тянул из хилависты картины былого. Тянул, заполняя сосущую пустоту внутри себя чужими образами, словами и мыслями. И выглядело это, будто связала его с Ташуром серая дымная тропка, протянутая прямо по воздуху словно выцветшая радуга.
Возле хилависты она переливалась яркими сочными тенями, отбрасывавшими во все стороны игривые блики, но чем дальше — тем больше они мутнели, становились размытыми и невнятными, а ближе к покойному Греду исчезали совсем, растворяясь в воздухе.
А сам Гред будто спал. Будто грезил наяву. Будто плыл по волнам чужих воспоминаний сквозь сотканные из трепетного света вуали.
Он слышал чужие голоса и видел иные эпохи, незнакомые города, давно стертые с лица земли, и ставшие пылью много столетий назад. Он видел отчаяние и безысходность, и его охватывало оцепенение, а мертвое сердце его превращалось в лед. Чужая боль и страдания, терзали его заново обретенную душу. Чужая радость переполняла ее…
Его сущность постепенно растворялась в этом нахлынувшем потоке краденых эмоций, а мертвое тело его теперь воспринималось как обременительный груз, препятствующий окончательному слиянию с роящимся сонмом чарующих теней…
– Ну, хватит, — Осси взмахнула мечом, рассекая эту порочную и противоестественную связь. — А то ишь — присосался… Еще не известно: стоит ли оно того.
Мертвец одарил леди Кай долгим тяжелым взглядом, но промолчал, а хилависта, выпавший из наведенного транса, что-то недовольно забубнил, полностью сосредоточившись на самом себе в поисках невосполнимых потерь. При этом он крутился как волчок, изо всех сил стараясь рассмотреть себя со всех сторон, очевидно полагая, что потеря части воспоминаний неизбежно должна отразиться на его облике.
Словом — на этот раз леди Кай повезло — вопреки ее ожиданиям скандал с криками и мордобоем не разразился, а там, глядишь: время пройдет, и хилависта малость поуспокоится. А когда успокоится, то сообразит, что страшного ничего с ним не случилось, и ничего у него не украли — не похитили. А то, что немножечко в его воспоминаниях порылись да подглядели чуток, так то — беда не сильно большая.
В общем, пронесло, можно сказать, и Осси повернулась к мертвецу.
– Спрашивай, — он облизнул свои начинающие уже синеть губы и не мигая уставился на интессу.
– Ты знаешь, что с тобой произошло?
Мертвец кивнул.
– Не слышу! — Это тихое ее замечание было тут же подкреплено одновременным ударом всех семи субурганов. Не то, чтобы Осси питала к разупокоенному какую-то личную неприязнь, но и спуску за столь явное выраженное неповиновение давать ему нельзя было. Правда, хвала Страннику, выводы из своих ошибок он делал правильные и тонкую науку общения с призвавшей его госпожой постигал довольно быстро.
– Знаю. Меня убили.
Осси кивнула.
– Кто убил?
– Женщина.
– Женщина? — Чего угодно леди Кай ожидала, только не этого. — Какая еще женщина?
– Красивая. В сером.
– Она была одна?
– Нет, — промычал мертвяк и начал отчаянно чесаться, раздирая кожу в клочья. — Еще трое…
– Еще трое женщин?
– Нет…
– Мужчин, значит?
– Мужчин, — тупо повторил мертвяк. — Трое…
– Я поняла, — Отмахнулась Осси. — А когда это было?
Гред посмотрел на нее пустыми, совершенно остекленевшими глазами, и выдержать этот его тяжелый взгляд было довольно трудно. Но Осси выдержала.
– Я спрашиваю: когда тебя убили?
– Когда он ушел… Вечером…
– Он? — Не поняла Осси. — Кто ушел?
– Он…
Больше от идиота добиться ничего не удалось.
Он пускал слюни, чесался и талдычил, что женщина была в сером и очень красивая. Похоже посмертное это воспоминание сильно его нервировало, и Осси решила сменить тему.
Считать дальнейший разговор образчиком изящной словесности нельзя было даже с очень большой натяжкой и даже при всем желании. Больше всего — и от этого Осси чувствовала себя крайне неуютно — он напоминал мучительную беседу занудной няньки с дебилоидным ребенком: мертвяк отвечал односложно, постоянно заикаясь, и теряя и без того не сильно сложную и не сильно запутанную нить повествования. К тому же, процесс разложения его мертвой плоти, вопреки всем общепринятым меркам шел ужасающе быстро, и раскисал разупокоенный собеседник леди Кай прямо на глазах.
Да и, вообще, если честно, он какой-то квелый получился: то ли так оно и должно было, то ли воспоминания Ташуровы ему не впрок пошли, то ли, что скорее всего, — опыта у интессы все-таки не хватило, но факт остается фактом — покойник был вялым и ни на что путное не годился. Даже на разговор.
С большим трудом и после нескольких десятков наводящих вопросов леди Кай удалось все-таки выяснить, что убит смотритель Шероу был незадолго до того как появились в Ауле первые признаки грядущего непотребства. В тот самый день, когда видели там неизвестного никому человека, который быстро пересек пространство некрополя с востока на запад, нигде подолгу не задерживаясь и ни с кем не заговаривая.
Но, что примечательно: скудное описание этого незнакомца, которое удалось в конце концов выдавить из заикающегося и пускающего слюни мертвеца, полностью совпало с тем, что дал несколько дней назад Эйрих, рассказывая про достопамятную встречу со Странником. А из этого почти наверняка выходило, что и в Ауле видели его же, и, как и предполагала Хода, виновником столь масштабного разупокоения был именно он. Сам того не зная и не желая. Так что тут, по крайней мере, все сходилось и логически хорошо увязывалось с тем, что леди Кай уже знала. Хотя, с другой стороны, смерть самого Греда Шероу именно в этом месте и в это самое время очень даже могла разупокоению поспособствовать. Во всяком случае, совпадение это было странным…
Из путаных и сбивчивых ответов покойника выходило, что смерть его, произошла за два дня до рождения девшалара, а это, в свою очередь, означало, что леди Кай не только следует за Странником практически по пятам, но и расстояние между ними, к добру или к худу, неуклонно сокращается.
Кстати говоря, сам Гред, а точнее — то, что от него после всех этих передряг осталось, уверен был, что идет сейчас восьмой год правления Ее Величества Ашти III, а это как раз был, если верить Пресвятому Апостолату, год Великого Исхода. Так, что и тут все сходилось и гипотеза о затерянных во времени Ступенях получила еще одно, хоть и косвенное, но подтверждение.
Ну и, наконец, про сомбору свою мертвец-упокойник ничего не знал, слова такого раньше не слыхивал, и почему ее вдруг у него не оказалось, объяснить никак не мог.
Этот факт хилависту, который к этому времени, закончив наружный осмотр, никаких изъянов в себе любимом не обнаружил, расстроил изрядно, и он вновь забурчал на этот раз о том, сколь безответственны и безалаберны бывают некоторые особи людского рода незнающие и нежелающие замечать самого в своей никчемной жизни важного. Под конец своей длинной и изобилующей сочными, но весьма нелестными эпитетами речи он заявил: «что воняет и разит от этого потухшего урода сверх всякой меры, и терпеть это лично у него — у хилависты — сил больше нет никаких».
В этом, надо сказать, он был абсолютно прав, и нисколько даже не преувеличивал. За то немногое время, что прошло с начала не такого уж длинного разговора, труп Греда Шероу, стремительно миновав несколько стадий разложения, изменился почти до неузнаваемости и теперь более всего напоминал раздувшийся бурдюк, наполненный какой-то вонючей слизью напополам с гноем.
Эта мерзопакостная жидкость, заполнив все доступное ей внутреннее пространство мертвеца, теперь пробивала себе дорогу наружу, сочась сквозь поры, многочисленные язвы, открывшиеся на теле бедолаги, а то и просто вытекая из ушей, глаз и рта при каждом произносимом слове, заставляя его постоянно захлебываться, и делая и без того малопонятную речь его совсем невразумительной. Вкупе со сшибающим с ног запахом, удовольствие получалось то еще.