Вода стала чёрной и ледяной.
Здесь, в тихой кухоньке старого дома, дышат мраком воды гиблых болот. Сердце Королевского Леса бьётся всё громче. Войди сейчас умеющий видеть — поклялся бы, что старым, потёртым тазом только что зачерпнули воду из-под самых Стен Кошмара.
Глаза Ивены такие же чёрные и ледяные.
— Тебе нужно помириться с ней, Гелле, — тихо и нежно произносит она, — и сказать, как сильно ты её любишь…
Геллена медленно открывает глаза.
Она дома.
Здесь темно и тихо. Кто-то погасил Сон Огня в кованых фонариках, да и сами фонарики зачем-то унесли. Зачем? Они всегда стояли на окнах, сколько Геллена помнит… Камин холоден и полон золы. Занавески давно пора постирать, а ковры выбить. Как странно. В доме было чисто, когда Геллена уходила в гости к тётушке… Она осторожно ступает по скрипучим половицам.
По спине сбегают мурашки.
В их доме нет скрипучих половиц. Нет рассохшегося или гнилого дерева, нет жучков-древоточцев. Со всем этим легче лёгкого справиться некромантиссам, умеющим петь Сон Растений.
Что-то случилось?
Геллена ускоряет шаг. В коридоре светлее: в окна сияет луна. Откуда луна? Только что был день, время послеобеденное… Выйдя в пятно бледного света, Геллена останавливается как вкопанная. Вытянув руки, она потрясённо оглядывает себя. Что с ней? Почему она одета в такое тряпьё?! Её платье годится только для того, чтобы снять его и помыть им пол. Ещё и грязное к тому же, как будто им уже мыли…
Темнота скрадывает нечистоту, пыль и запустение, но их нельзя не заметить. С домом что-то случилось. Её дом стал другим. Всё здесь блёклое и затхлое, старое и заплесневелое. Как будто ушли жизнь и радость. Ушло колдовство, к которому так привыкла Геллена.
По коридору навстречу ей медленно идёт Лореана. Геллена с надеждой подаётся к сестре, но та не замечает её и проходит мимо, больно задев плечом.
Геллене становится по-настоящему страшно. Что происходит?! Она оборачивается, смотрит Лореане вслед. Жуткий холод схватывает её, будто чьи-то костлявые лапы. Лореана похожа на призрак. На злой и тоскующий призрак чёрного леса. Геллена готова закричать, зарыдать в голос — но у неё нет голоса. Она открывает рот и не может издать ни звука.
Она дрожит.
Но её сердце не бьётся.
Ей кажется, что она не дышит.
Ужас, охвативший Геллену, не сравним ни с чем. Она сжимает руки на груди и крепко зажмуривается. «Это только сон, — думает она. — Мне приснился кошмар. Я сейчас проснусь». Но пробуждение не приходит.
— Не может быть, — беззвучно говорит Геллена. Её колотит дрожь. — Этого не может быть. Мама спасёт меня. Мама, где же ты?..
В этот миг она думает только о Лореасе: об огромных, непостижимых силах колдовства некромантиссы, о той, кто некогда пыталась стать вровень с самой Девой Сновидений. Лореаса может справиться с любым кошмаром. Она почувствует, что дочери плохо. Она разбудит её. Она может войти в её кошмар и увести из него за руку.
Но Лореаса не приходит.
Вместо этого Геллена слышит тихий, очень тихий печальный зов:
— Гелле…
Она резко оборачивается.
У дверей в тени, там, куда не падают лунные лучи, стоит её мать.
Геллена узнаёт её мгновенно, словно никогда не забывала. Это её мать. У неё доброе круглое лицо и округлые мягкие руки под закатанными рукавами, на ней голубое платье и белый фартук, и вязаные гетры — Геллена вмиг вспоминает, что мать её так же любила вязать, как мачеха, и тоже много вязала для дочки. На голове у матери белый чепец, а из-под него просыпаются, будто колосья пшеницы из плохо завязанного снопа, золотые волосы — их Геллена унаследовала от матери, как и серые глаза, и чистую кожу, и светлый, влекущий облик. Красота её почти колдовская, но иная, чем красота некромантисс, дочерей чёрного леса: это тихое и глубокое очарование смертных женщин, рождённых солнечным днём. Творение Девы Сновидений, душа которой ещё не омрачена…
Мать протягивает дочери руки и улыбается.
Насколько хмур и лишён волшебства старый знакомый дом, настолько же исполнена волшебства фигура Тиены. Она кажется единственно настоящей здесь. Словно бы стены дома сотканы из плесени и паутины, словно бы это не дом, а тёмная грёза, а за Гелленой, потерявшейся в страшном сне, пришла мама…
— Мама! — вскрикивает она и кидается к ней.
Тёплые, излучающие свет руки обнимают её.
— Моя дочка, — шепчет Тиена, и дочь узнаёт тот голос, что пел ей колыбельные песни, тот голос, что разговаривал с ней, когда она ещё не покинула родную утробу. — Милая моя дочка…