— Лореаса! — восклицает она. — Лореаса, как же это я забыла. Ты хотел бы уморить родную дочь некромантиссы, но не можешь, и, значит, умрёт её любимая падчерица. Лореаса! Я вижу, даже её имя причиняет тебе боль. Я запомню это и использую, не сомневайся. Но я, пожалуй, согласна на сделку. Ты, конечно, понимаешь, что это будет очень дорого тебе стоить? О да. Возможно, в качестве подарка, я изгоню её обратно из города в лес. Тогда ты сможешь пожрать город. Но я потребую многого в уплату!
Чёрные глаза её блестят, а губы приоткрывают в улыбке пеньки разрушенных, гнилых зубов. Она выслушивает ответ.
— Что же! — говорит она. — Её сердце открыто и свободно, а душа чиста. Показывай ей свои любимые видения, она поверит. Волшебный бал, о! мой прекрасный принц. Не забудь, она не должна уйти из дворца до полуночи!
И Ивена снова смеётся.
Напоследок она ещё раз произносит, вытянув в его сторону когтистую лапу: «Лореаса!» Имя вылетает из её уст, как ядро из пушечного жерла и, судя по довольному виду ведьмы, производит похожие разрушения.
5
В дом их пришла беда.
Тихо-тихо ходят некромантиссы по молчаливым живым половицам, чтобы не потревожить беду — пылающую в жару, с обмётанным ртом, всю покрытую мелкой розовой сыпью. Дважды в день приходится менять простыни, пропитанные зловонным потом. Воспалились суставы, и любое неосторожное движение заставляет её плакать от боли. Она просит пить, но каждый глоток для неё — пытка: горло раздирает ангина. Из-за этого она почти не ест и с каждым днём слабеет. Прекратилась хотя бы рвота, приступы которой каждый раз заканчивались обмороками, но облегчение было недолгим. Если и была надежда на скорое выздоровление, то угасла.
Геллена больна.
Сейчас она спит — бледная, измождённая, похожая на маленькую старушку. Очередь Лореаны петь над ней. Сутки в этом доме больше не делятся на день и ночь, утро и вечер, они строго поделены на три равные части — трое колдуний подхватывают друг за другом Сон Крови, делая всё, что в их силах.
В их силах немногое.
Приглашённый городской доктор не смог сказать, что это — корь ли, скарлатина ли, иная, редкая лихорадка? Осматривая больную, с каждой минутой он становился всё печальней и строже. Возможно, иным родителям он честно сказал бы: «Готовьтесь к худшему», — но перед ним стояли некромантиссы, и он счёл за лучшее промолчать.
Лореаса прочла эту мысль в его глазах. «Мы одинаково верим друг в друга, — подумалось ей тогда, — и одинаково беспомощны». Однако доктор сделал всё, что было в его силах. Он установил распорядок дня, прописал лекарства и предупредил, что больной придётся нелегко. Возможны осложнения.
Кодор, не теряя ни минуты, отправился в аптеку. Лореаса провожала доктора. Уже стоя в дверях, он вдруг открыто встретил её взгляд, тёмный и хмурый — и покачал головой.
— По крайней мере, — вслух ответила Лореаса, — это честно.
Потом она поднялась в спальню дочери, села на край кровати и запела Сон Крови.
…Замирает дом, настороженный и испуганный, но всё ещё хранящий надежду. Кодора нет, он ушёл на заседание городского совета, в ратушу. Ада спит, но скоро проснётся. Анна наверху тихо поёт для сестры дивный, страшный, огненный Сон Крови, утоляя её боль, делясь с ней силой, и дом отзывается её песне. С каждым днём могущественнее песня Анны, само сердце мира бьётся в ней; кажется, ещё немного, и песня её достигнет слуха Величайшей Любви, а Лореана, первая из многих, поравняется с Девами Сновидений.
Но не излечить Геллену этой песней. Перед её болезнью Сон Крови бессилен.
Проходя по безгласным, пыльным, будто покрытым патиной древности коридорам, Лореаса думает о том, какими разными выросли её старшие дочери — и какими похожими. Только Лореана сначала сострадает, потом действует, а Лореада сначала действует, потом сострадает…
Вечереет. Скоро нужно сменить Анну на посту сиделки… Лореаса чувствует себя измотанной и слабой. Прикрыв дверь спальни, она ложится в постель в надежде подремать немного.
«Странная, загадочная хворь, — думает она. — Что же это такое?..»
Сон нейдёт.
Мешает эхо. Оно слышно одной только некромантиссе, но Лореасе чудится, что оно сотрясает стены. Это эхо безмерного страдания младшей дочери и эхо неукротимой волшебной мощи старшей.
На грани сна Лореаса продолжает размышлять.
Когда она впервые запела Сон Крови, Геллена вскоре перестала метаться в постели и забылась дремотой. Боль отпустила её, и жар немного спал… с тех пор только песня поддерживает её. Выписанные доктором лекарства оказались бесполезней воды. На всякий случай родные следят, чтобы Геллена принимала их по часам. «Возможно, — с надеждой говорит Лореана, — они подействуют спустя какое-то время». Она и сама в это не верит. Голоса лекарств не слышны ни в теле больной сестрёнки, ни в теле болезни.