Мне почему-то кажется, что да. Потому что больше правила приличия тобой не нарушались. Если бы пришел просто развлечься, вряд ли стал бы медлить и мешкать… Так, может, ты и правда хочешь узнать меня получше?..
А вот утром накатили сомнения. В том, что это вообще было, в том, что он мог говорить всерьез. Он мог бы получить любую женщину, так зачем ему я, несуразная девчонка? С его внешностью, происхождением, талантом — зачем ему я? Потому что ему со мной интересно и хорошо — или просто потому, что я оказалась непредсказуемо строптивой и вела себя не так, как он ожидал?
Ну и какие отношения можно построить на столь шаткой основе?!
А быть девочкой на пару недель — не хочу. Даже для него.
Мрачно поздравила себя с прогрессом. Перешла от розовых облаков к депрессивным жизненным реалиям…
Трусливо подумала — а может, не ходить никуда? Это лучше, чем услышать сухие, холодные извинения за вчерашнее… или вообще сидеть у Черного валуна у ручья, где мы назначили встречу, в одиночестве, надеясь, что он все-таки придет…
А я если останусь здесь, а некромант действительно придет?! То есть себя мне жалко, а он пусть ждет, не переломится, пока я тут боюсь?
Я стиснула зубы.
Запоздало посмотрела на часы и обомлела.
Мне через час надо быть у Черного камня! Ну ничего себе разоспалась!
Хотя если учесть, что уснула я на рассвете… ничего удивительного.
Подскочила, начала лихорадочно собираться… туда идти минут тридцать, не меньше…
Мда, вечно со мной так. Вчера мечтала, что приду красивая, в узких кожаных брюках, в эффектной черной шелковой рубашке, собрав свои темные волосы в обманчиво строгий пучок — эдакая небрежно-элегантная некромантка…
А в итоге вылетела в том, что первое под руку подвернулось — коричневых штанах с неглаженой зеленой рубашкой (хотя бы под цвет глаз, чего уж), в форменных сапогах и с волосами, кое-как заплетенными в неровную косу, на ходу приглаживая топорщащиеся пряди. Планировала подкраситься, но какое там… Хорошо хоть в душевой очереди не было, а то бы и того не успела.
Примчалась растрепанная окончательно, раскрасневшаяся, запыхавшаяся. Остановилась в рощице возле раскидистого боярышника перевести дух — и увидела между ветвями, как ты неподвижно сидишь на большом валуне у ручья, невидящим взглядом уставившись на воду. Видимо, давно сидишь…
Ветер запустил шаловливые пальцы в твои длинные волосы, начал трепать полы плаща… А ты сидишь, опираясь локтем о согнутое колено, и, казалось, настолько погрузился в невеселые размышления, что тебе уже ни до чего нет дела. И выражение лица мрачное, между нахмуренными бровями тяжелая складка…
Я впервые задумалась о том, что мы совершенно не знаем о том, что прячется за твоей веселостью и иронией. Может, ты прав… и я ни черта о тебе не знаю…
Я не привыкла видеть тебя таким.
В сердце прокрадывается дурное предчувствие.
Ты так жалеешь о вчерашнем безумном порыве?
Что ж… пожалуй, я пойму… и даже смогу с этим смириться… Потому что, по крайней мере, ты пришел. А значит, я в тебе не ошиблась.
Решившись, подхожу, стараясь ступать как можно тише. Останавливаюсь в нескольких шагах. Не могу понять, ты меня правда не замечаешь или делаешь вид?
— Что-то случилось? — спрашиваю я с ощущением, что бросаюсь в пропасть. — Или я так сильно опоздала, и вы злитесь?
Вздрагиваешь, резко поворачиваешься ко мне. Надо же, похоже, правда шагов не слышал…
Морщинка на лбу разглаживается, но улыбаться ты не торопишься. По-книжному распахивать объятия и признаваться в любви тоже не спешишь…
Похоже, счастье было недолгим.
— Я думал, ты по здравом размышлении не придешь.
Я опешила. Неужели он, как и я, думал, что просидит тут полдня в одиночестве? С чего вдруг?
— Почему?
— Что значит — почему? Я твой преподаватель, к тому же некромант, вчера сначала напугал, потом расстроил и оскорбил, после ещё и застал врасплох, навязал… свое общество, — чуть стиснул зубы. Скулы прорисовались четче, мышцы на шее напряглись. — Я просто вчера наконец здраво оценил свое поведение за последние пару месяцев. И понял, каким оно должно было показаться тебе: играл твоими чувствами, забавлялся твоим смятением, цинично подогревал твой интерес к себе этими, с позволения сказать, знаками внимания… Потом и вовсе… — ноздри узкого носа чуть раздуваются, выдавая вполне искреннее недовольство собой. — Знаешь, я бы на твоем месте не пришел.
Ошеломленно смотрю на тебя, отказываясь верить своим ушам… да и глазам тоже, потому что обращаю внимание и на непривычную бледность, проступающую под загаром, и на тени, залегшие под черными ресницами.