— Я… это не было помутнением. Точнее, было, но я знал, что это произойдет, рано или поздно. Помнишь, после контрольной, когда я попытался надавить на тебя и заставить признаться, почему ты так славно занимаешься на моих занятиях?
Молча кивнула.
— Я не знаю, чего мне стоило удержаться и не поцеловать тебя. Звонок выручил… Именно тогда я понял: то, что мне казалось невинной забавой, выходит из-под контроля. Решил впредь держаться от тебя подальше… Больше не касаться, не сближаться с тобой, не дразнить зря. Но потом мы снова столкнулись в коридоре… и я понял: не смогу. Потому что мне приятно не просто наблюдать за твоей реакцией. Мне приятно находиться рядом с тобой. Потому что я вдруг понял, что успел соскучиться по твоим вывертам, что не хочу эти два месяца только слушать жалобы аспирантов на тебя, не видя их причины… Я понял, что хочу прикасаться к тебе, разговаривать с тобой… Тогда я и принял решение взять тебя в свою группу. Обеспечить богатую практику, а в процессе узнать тебя получше. В тот момент я разрешил себе это помутнение, понимаешь? Сознательно разрешил. Может, через одно занятие, может, через пять, но стоило принять это решение, как я понял с полной уверенностью: нечто подобное непременно произойдет.
Я молчала, слушая его… и заново офигевая.
Да, его слова меня ошарашили. Я думала, он вчера это просто от злости… а оказывается, он об этом уже думал раньше? А то и… этого хотел?
И что в этом такого неэтичного? Почему он виновато признается в том, что хотел быть рядом со мной? Потому что я адептка, а он преподаватель?
Но от его слов снова тает моя утренняя уверенность в том, что он видел во мне лишь девочку на пару недель.
— Неужели я на вас произвела такое сильное впечатление? — с сарказмом спросила я — больше для того, чтобы, услышав это предположение, осознать его бредовость и даже не надеяться на нечто подобное.
Стоп…
Почему молчишь? Почему ты молча смотришь на меня?!
Только не говори мне…
— Вы… вы… ну не может же быть… — потерянно бормочу я.
— Почему? — Спокойный, открытый взгляд. — Девочка-головоломка… искренняя, добрая, солнечная… думаешь, ты не интересна? Думаешь, я не мог подпасть под твое обаяние? Я пытался решить одну задачку, а обнаруживал все новые и новые… а потом обнаружил и тебя саму. За остальное — прости, я тоже нередко бывал растерян и зол на себя из-за неуместных чувств, а потому действовал порой необдуманно, на эмоциях, — пожал плечами. — Мне больше нечего сказать. Решай, Эль. Будем знакомиться? Несмотря на всё это?
Я поджала губы, но злиться на него больше не могла.
— Будем. Только не надо и дальше считать меня дурочкой с розовым ветром в голове! Может, в вашем присутствии я и не блистала интеллектом, но это же не значит, что у меня вовсе нет мозгов. И вообще, сами не лучше — от вашей странной логики я до сих пор в себя прийти не могу! С каких пор проявлять к кому-то интерес или хотеть быть вместе с понравившимся человеком стало преступлением?!
Фыркнул, рассмеялся — и у меня неожиданно потеплело на душе.
— Видишь ли, я тоже ночь не спал… — признаешься ты. — Столько передумал всего — умного и не очень… И на каком-то этапе успешно убедил себя в том, что поступил как редкостный мерзавец.
— Если вы про сегодняшнее — то, прямо скажем…
— Эль! — возмущаешься… ага, так-то лучше. — Я же из благих побуждений!
— Угу, сами вспомните, куда ими дорожка вымощена, или подсказать?
— Язва, — неожиданно нежно выдыхаешь ты мне в губы.
— Твое дурное влияние, — завороженная заново твоей близостью, шепчу я.
Сердце бешено забилось, когда ты склонился ниже. Прикосновение к губам — обещание огня, который едва не унес меня вчера. С каждым твоим движением я все ближе к тому, чтобы окончательно раствориться в этих пугающих своей остротой чувствах…
Отстраняешься. У тебя тоже сбилось дыхание.
Прижимаюсь головой к твоему плечу. Вечность готова так простоять, но…
— Вы мне ледник обещали.
— Так солнца нет.
Да, денек пасмурный.
— Ничего, на этот счет есть пара дивных бытовых заклинаний…
Вижу на твоих губах хорошо знакомую мне улыбку.
— Сама напросилась. Пошли… но белочек разгонять не буду.
— Сама справлюсь, — фыркаю я в ответ… и взвизгиваю, беспомощно цепляясь за широкие плечи.
Меня на руках переносят через ручей.
Меня. На руках.
— Нам по тому берегу… выйдем сначала к другому ручью, а после — к канатной дороге, — тихо говоришь мне на ухо, чуть касаясь его губами.
Вздрагиваю, невольно прижимаясь теснее.
— Прогресс… — с привычной мне иронией вздыхаешь ты, — сбежать уже не пытаешься…