— Я под действием… лекарств. И я не вижу всего на свете, вопреки всеобщему заблуждению.
— А… ясно. Что ж… Имейте в виду, он лживый лицемер. Служит при Ваалаярви штатным художником. Не знаю, как он туда забрался, за какие заслуги такие, и чем так привлекает всех его мазня. Как по мне, полная безвкусица. — Вспомнив картину с изображением скал и моря в кабинете мэра, Имельда сочла, что определенный вкус в искусстве у Абрахана все же есть. А потому, его мнение необычная ревностная нападка на холеного альфонса. — И женщин меняет как перчатки. — Имельда изогнула бровь. К чему это он? Неужели намекает на то, что она способна кинуться на шею к первому встречному красавцу? — Даже, скорее, как салфетки. Попользуется и выкидывает, заменяя новой. Так что будьте осторожны.
— И вы говорите некроманту про осторожность?
— О, дорогая Пешет, я в который раз убеждаюсь, что вы отличный специалист в своей области, но в житейских делах полный профан. А что касается общества, тем более. Так что да, будьте осторожны. Конкретно этот индивид запудрит вам голову, и вы даже не заметите, как окажетесь в его постели.
Абрахан странно себя вел. Он вроде и не был пьян, но в то же время, он как будто хотел быть пьяным по причине нежелания находиться здесь. Он хмурился и часто прикладывался к стакану, хоть и делал мелкие глотки.
— Кхм… Кажется, вы забываетесь, господин Вельт. Это уже мое дело, в чьей постели оказываться. — Абрахан неодобрительно покосился на нее, но промолчал. Не выходило у них беззаботной светской беседы. Снова захотелось сменить тему, и Имельда, не найдя, о чем еще говорить, задала единственный мучивший ее вопрос:
— Говоря о мужчинах, а где же ваш иностранный друг?
Абрахан расслабленно оглядел толпу.
— А, — беззаботно протянул он, — прячется от взглядов в тени какой-нибудь колонны. — Имельда вопросительно нахмурилась, и мэр соизволил пояснить, выбирая, какую тарталетку поглотить. — Не переваривает такие мероприятия. Он для здешних мест слишком своеобразный. На него пялятся, а он этого не любит.
— Зачем тогда пришел?
— А вы зачем пришли? Как я понял, вы тоже не любитель таких сборищ.
— Вы правы, я испытываю неприязнь к мероприятиям с большим количеством людей. Но вы позвали.
Абрахан кивнул.
— Я позвал и его.
— Он же мог отказаться.
— Мог, — кивнул Абрахан и замолчал.
Наступила пауза, в которой они оба не знали, что говорить дальше, но и расходиться как-то не хотелось им обоим. Пешет не хотелось потому, что она здесь никого больше не знала, а Абрахану просто стало интересно. Изначально, он не хотел ее видеть. Последний раз они не очень хорошо пообщались, да и после пришлось разгребать все то, что натворили Теддор и сама Имельда. Осадок остался не самый хороший. Но сейчас, глядя на некромантку, Абрахан менял свое мнение. Не сказать, что она вдруг его заинтересовала, но ему захотелось узнать ее получше, а потому он не стал уходить.
Они стояли, просто наблюдая за людьми. Оба потягивали напитки, каждый свой. Имельда хотела было уже что-то сказать, но Абрахан ее опередил, не желая нарушать идиллию каким-то пустым разговором.
— Танец?
— Я не умею.
— Ну, что вы. Не скромничайте.
— Правда, не умею. И нога не позволит выписывать пируэты.
Мэр тяжко вздохнул, признав правду, глядя на трость девушки.
— И что же, вы ни разу не танцевали?
— Нет. Не довелось.
— А как же школьные балы?
— Не ходила на них.
— Тогда я все же вынужден настаивать.
Он потянул ее на танцевальную площадку медленно, но настойчиво.
— Но… Я же… — Имельда только и успела, что оставить на столе бокал.
— Танцевать можно по-разному. Я не заставлю вас устать, не бойтесь.
— Ладно. Доверюсь вам.
— Ох, как лестно.
— Кстати, о доверии. Как вы познакомились с вашим другом?
— Длинная не очень приятная история. Я давно его знаю.
— Я бы хотела послушать.
— Танец не такой длинный, как история. Давайте потом как-нибудь.
— А что, это «потом» может настать?
Мэр неопределенно поджал губы, мол, все может быть. Еще несколько часов назад он бы ответил, что он не желает больше ее видеть, но сейчас он не был в этом так уверен.
— Хорошо, тогда расскажите, что за язык, на котором он говорит. Это же тарабарщина. Нет, язык, конечно, в своём роде даже приятен на звук, но я совершенно не понимаю его.
— Вы так удивляетесь, словно знаете все языки этого мира.