Библиотека располагалась в большом роскошном зале, убранство которого, пожалуй, не имело равного во всем дворце. Здесь было собрано огромное количество свитков, свезенных со всего света, каменных и глиняных пластин с письменами, манускриптов, написанных на древесной коре, тканях, вощеных дощечках. Имелось также немало книг – большая редкость и ценность. Это были летописи и легенды разных народов, труды мудрых, творения поэтов, повествования путешественников, толкования вещей и явлений и многое другое. Правда, значительная часть этого собрания была написана на иноземных и древних языках, непонятных ни мне, ни хранителям библиотеки. А ведь именно они в первую очередь разжигали мое любопытство. Но, на мое счастье, со мной рядом был почтенный Дервиш, который удивительным образом мог разбираться почти во всем, что встречалось нам здесь. Он способен был если не прочесть, то, по крайней мере, уловить смысл любого, за редким исключением, текста. За эти дни я с его помощью постиг столько, сколько мой покойный отец или любой из его знакомых не смогли бы узнать за всю жизнь.
За это время я очень привязался к Дервишу. Он, казалось, точно знал все направления моей пытливости и легко и уверенно вел меня тропой мудрости. Он точно угадывал мои стремления и предвосхищал вопросы, очень гармонично добавляя к ним еще многое и многое. Причем делал он это с неподдельной увлеченностью, и я явственно ощущал, что это доставляет ему какое-то особое удовольствие, будто он давно ждал меня, чтобы именно со мной поделиться своими знаниями. Я же жадно ловил каждое его слово, стараясь запомнить и осмыслить все, о чем он говорил. И очень скоро по едва уловимым интонациям и иногда допускаемым им многозначительным недосказанностям я почувствовал, что этот исходящий от него поток знаний – лишь преддверие чего-то еще более глубокого и удивительного. Что он неторопливо и последовательно готовит меня к проникновению во что-то, о чем без его участия невозможно даже догадаться.
Под конец я уже не сомневался, что стою на пороге чего-то необыкновенного. А побывав однажды в его жилище и увидев своими глазами пресловутые древние письмена, был вдруг поражен, словно молнией. Взгляд мой тогда упал на слегка развернутый пергамент, лежавший среди груды прочих. Символы, начертанные на нем, показались мне удивительно знакомыми. Тогда у меня не было времени разглядывать их и задумываться о чем-либо. Но вечером, после плодотворного дня, этот краешек свитка вдруг совершенно явственно встал перед моими глазами, словно я вновь увидел его. И мне уже не нужно было напрягать память, ибо не было никаких сомнений. Я бросился к хурджуну, торопливо вынул из него заветную пластину и поднес ее к лампе. Таинственные знаки, покрывающие ее поверхность, в точности повторяли те, что сейчас стояли перед моими глазами. Причем повторялись не только сами знаки, но в некоторых случаях и их расположение и последовательность.
В ту ночь я смог уснуть, лишь прибегнув к опиуму. Я не мог знать этого наверняка, но почему-то был уверен в том, что та область, к проникновению в которую готовит меня Дервиш, напрямую связана с загадкой моей пластины. И возможно, сам Дервиш с моей помощью хочет проникнуть в какую-то еще не раскрытую им тайну. Последняя мысль, конечно, была лишь моей юношеской фантазией, ибо какую помощь в раскрытии великих тайн мог оказать мудрейшему из мудрых едва грамотный юнец? Как бы то ни было, теперь, когда я понял, что Дервиш имел соприкосновение с тем же, с чем и я, во мне утвердилась уверенность в том, что путь, приведший меня сюда, совсем не был простым совпадением случайностей.
И вот настал день пира. Я был рад этому, так как надеялся, что после него смогу наконец всерьез заняться каким-то делом. Праздничное убранство дворца вновь поразило меня своим великолепием и богатством. Правда, придворные, сетуя на сложное положение в государстве, предстоящие военные действия и в связи со всем этим необходимость соблюдения экономии, то и дело повторяли, что пир будет весьма скромным. Однако приглашенных было столько, что во дворце негде было повернуться, а их слуги и телохранители заняли всю придворцовую территорию. Но очень скоро все приглашенные были аккуратно распределены и размещены по рангам и положению, а их слуги и телохранители расселены по различным помещениям. После того как таким образом был наведен порядок, начался пир. Угощения, сладостная музыка и зажигательные танцы прекрасных невольниц струились нескончаемым потоком, а восхваления и пожелания в адрес халифа сыпались, как капли во время благодатного ливня. Пышные одежды и драгоценные украшения гостей ослепляли своей пестротой, многочисленные голоса беседующих сливались в неумолчный гомон, то и дело взрываемый раскатистым смехом или восторженными восклицаниями.