– Сокрушите повозки! – крикнул я напоследок и поскакал в обход.
Мой обман удался: со стороны выглядело так, будто последний противник поразил меня, а на лошадь, ускакавшую «без всадника», никто не обратил внимания.
Я скакал что было духу и вскоре поравнялся с повозками, которые мне удалось обойти на почтительном расстоянии. То и дело в промежутках между дюнами мне открывалась картина боя. Мои товарищи отбивались от оставшихся Призраков, не нанося им ударов, чтобы затянуть время. Внимание всех было приковано к ним, и мне удалось проскакать незамеченным еще некоторое расстояние. Затем я, спешившись и заняв удобную позицию, вынул лук и, вывесив ятаган, прицелился. Момент был критическим, промахнуться было никак нельзя. Один из охранников пленных был поражен. Я прицелился еще раз. Вторая стрела тоже достигла цели. Но третий охранник, поняв, в чем дело, присел за тюки. Это встревожило меня, но вдруг там началась какая-то отчаянная возня. Приглядевшись, я понял: пленные, очевидно, испугались, что сейчас их могут начать убивать, и, будучи связанными по рукам и ногам, умудрились напасть на охранника. Теперь они как могли боролись с ним, не давая ему пустить в ход оружие.
Поняв, что нужно спешить, я громко и протяжно свистнул, чтобы дать знак товарищам, и вскочил на коня. Скакать оставалось совсем немного, да и скрываться было уже не нужно. Я увидел, как семеро оставшихся моих воинов разделались с последними врагами и, выстроившись в ряд, натянули луки. Наблюдавшие за боем, высунувшись из-за своих повозок, не успели опомниться. Жутко взвизгнув в раскаленном воздухе, безжалостные стрелы градом посыпались на них, навзничь опрокидывая пораженных. А мои товарищи уже мчались вперед, размахивая шамширами. В мгновение ока они перемахнули через повозки, опрокинув и разметав оставшихся разбойников.
Я же продолжал скакать, подгоняемый опасением, что охранник может освободиться и начать убивать пленных. Я уже различал среди них царевича, которого хорошо знал в лицо. И вдруг я увидел, как совсем рядом с ним зашевелились тюки. Из-под них выполз уродливый бесформенный карлик такого омерзительного вида, будто был исторгнут самой преисподней. В коротких кривых руках он держал что-то похожее на толстый тростниковый стебель. Когда же он поднес его конец ко рту, я с ужасом понял, что это такое. Другой конец был направлен прямо на царевича. Я увидел, как округлились его глаза: он понял, что из жерла этой дьявольской трубы сейчас вылетит его смерть. Я находился еще в двадцати лошадиных скачках, и времени не было даже на то, чтобы попросить Аллаха остановить время. Видя, как раздуваются бока этой отвратительной жабы, я привстал на стременах и что было силы метнул ятаган. Сверкнув на солнце, словно молния, ятаган почти по рукоять вошел в бок гнусного карлика, пронзив его насквозь. Уродец вскинулся всем телом и, глубоко выдохнув в свою ужасную трубу, повалился на тюки. Маленькая стрела с перышками на конце взмыла к небу и, описав крутую дугу, упала на песок.
Тем временем последний охранник, освободившись, бросился к стоявшим неподалеку лошадям и, вскочив на одну из них, поскакал к монолиту. Я схватился было за лук, но, разглядев на спине всадника большой щит, опустил оружие. Затем подошел к царевичу и, поклонившись, принялся разрезать его путы. Подъехавшие воины занялись другими пленниками. Я подошел к телу карлика и вынул из него ятаган. Смотреть на это далекое подобие человека было настолько противно, что я, подобрав валявшийся рядом балахон Призрака, с отвращением накрыл его им. Затем старательно обтер клинок и вернулся к освобожденным. Наткнувшись по дороге на труп Призрака, я сдернул с его лица маску. Вопреки моим ожиданиям, оно оказалось совсем не отвратительным, хотя и весьма странным. Оно не походило на лица арабов, негров или гузов. Все его углы и выступы были очерчены очень резко, напоминая геометрические фигуры. Но кожа не обтягивала их, и в целом лицо выглядело весьма гармонично, лишь глаза были чересчур выпучены. Брови и ресницы были густыми, а волосы курчавились плотным войлоком, как у негров. Щеки и подбородок покрывала жесткая выгоревшая щетина. Цвет же лица был еще более странным и ужасающим: он был темно-пепельным, с едва заметной примесью зелени, что даже при жизни придавало ему сходство с мертвецом и вполне оправдывало название «Призрак». Тело же было очень правильно сложенным и хорошо развитым.