Выпив стакан мудрого напитка, Ефимкин расцвел :
– А может что-то случиться и все станет ясным? Все.
– Боря…Боря… ты не понял…повторяю тебе…все это твои желания…основы нет…суждения бессмысленны.
Обессилив от удушающей водицы, приятели покинули пивную – Ванька – спокойным и уравновешенным, а Боря – разбитым и потерянным. Шатаясь, Борька напоследок спросил:
– А может во что-то просто уверовать? Ну, в бога, например, какого-нибудь. Так вроде легче будет.
– Так многие делают. Так спокойнее. – устало брякнул собеседник, – упрутся в дурь божественную и плывут по течению. Ты вот не с ними – вот и в истерике. Остынь, милок.
– А ты, Вань, не с ними?
– Нет…я с водкой, – рассмеялся бомж, – она мой смысл. Или вера…или водка. Я последнюю выбрал. С ней родимой спокойней будет, чем в толпе зомбированной.
– Так помрешь же от нее, Вань. Погубит она.
– Умру для вас, а сам может и не умру…неизвестно. Неизвестность хранит меня. Всеобщая недоказуемость. Кто-то знает, что там, после смерти? Нет. Даже, если кто-то оттуда вернется и расскажет любопытные истории – я не поверю. Борь, нет ничего такого, что можно принять за Истину. Горькая правда…
– И что? Мне в хмелю раствориться? Опуститься, как ты?
– Мы все опущенные и оскорбленные, Борь. Ты в своей шахте копаешь уголь. Зачем? Ты что родился, чтобы уголь копать? Тебе не смешно? Вышел из мамки с ручками и ножками, вырос и копать уголь? На себя посмотри. Тебе разве неинтересно кто ты и зачем? Посмотри на руки. Они тебе зачем? Уголь копать? Разберись с основой бытия – вот главное. Может тогда и уголь не надо будет копать, Борис. Предназначение какое твое? Ответов нет и не будет, но уж точно не уголь копать всю жизнь.
– А водку пить и валяться в грязи на паперти – это каково?
– Я даже в таком состоянии не выделяюсь, Борь, от общей массы пены. Что пьянь вонючая, что благообразный – все едино – никчемная пена из пустых пузырьков. Что я, что вокруг меня окружающие людишки – все это бесцельные пузырки без смысла.
На этом друзья-товарищи разошлись – Ванька-бомж – на свою лежанку возле церкви, а Борька-шахтер – в свою уютную квартирку-могилку.
Глава 3
Дома, на своей тахте Ефимкин стал рассуждать обо всем под воздействием бесед с Ванькой. Его мысли полетели прочь. Далеко в бездну. Они возвратились. После чего, он стал смотреть на свои руки. Они казались ему бесполезными, ненужными. Наблюдая за ними, он не понимал их назначение. Боря крутил ими, выставлял к лампочке светильника, трогал, щипал. Это ему казалось важным. Хотел выяснить предназначение, но, не найдя ответов, обратил свое внимание к ногам, а затем к голове. Вопросы к самому себе не прекращались. Смысл элементов своего тела был неизвестен для него. Боря стал пить воду – и тут возникли вопросы – зачем, куда она льется, почему отверстие в голове? Не найдя ничего разумного, стал смотреть на стены и потолок – они ему казались лишними, беспричинными. Крутя головой и обозревая обступающее его пространство, Борька пришел к выводу, что все бессмысленно. И тахта, и тарелки, и стулья в комнате являлись для него абсурдными. Отсутствовала смысловая нагрузка. “Что есть необходимым? Для чего все? ” – терзал себя вопросами Борис.
В шахте Ефимкин успокоился – ему спокойно было под землей. Не мешали даже шахтерские движения, гул, рокот. Он залег в далеком забое в свою любимую канавку, ранее вырытую, и не думал ни о чем. Ему удавалось это. На поверхности было тяжко – одолевали и мучили собственные вопросы ко всему.
Борька с неохотой поднимался на поверхность. Ему противно было лицезреть людишек. Пену. Биомассу. Он стремился быстрее домой, чтобы налить себе стакан водки или портвейна и впасть до утра в алкокому, а наутро сбежать от мерзкого света в черную дыру шахты, где забыться опять на время.
Такой режим кое-как спасал Борьку от неразрешенных вопросов бытия. Он жил ровно – шахта, дом, портвейн…Вопросы о назначении всего сущего стали исчезать и теперь на руки он смотрел осмысленно, а на рот обращал внимание каждое утро с любовью и нежностью. Любовался перед зеркалом им. Вечерами, в полупьяном бреду, он даже сочинял оды своему любимому отверстию в голове. Теперь он знал четко, что рот нужен для того, чтобы туда лить и лить красный некропортвейн, уже осмысленными руками беря стаканище и опрокидывая в глотку виноградный алкосок. Стены и потолок комнаты-погреба тоже пришли в соответствие с Борькой – они закрывали его от противного мира пены. Все потихоньку обретало смысл. Колея была накатанная – шахта, портвейн, шахта, портвейн. Потусторонних мыслей не возникало, да и Ванька куда-то пропал с паперти – не теребил сознание Ефимкина.