Конечно, есть имена, которые мало относятся к вещам, но проходят над ними или рядом с ними. Их функция - обезображивание и искажение. Именно поэтому вещь, в своей истинности, склонна сопротивляться как имени, так и любому переводу. Это происходит не потому, что вещь носит маску, а потому, что сила ее распространения сразу же делает излишними любые уточнения. Для Фанона таковыми были Африка и ее маска - негр. Была ли вещь "Африка" просто всеобъемлющей сущностью, лишенной исторического веса и глубины, по поводу которой каждый мог сказать почти все, что угодно, и это не привело бы ни к каким последствиям? Или же она обладала собственной силой и, таким образом, представляла собой проект, способный, благодаря собственным жизненным резервам, достичь собственной концепции и вписать себя в эту новую планетарную эпоху?
Фанон внимательно следил за тем, как люди ощущают поверхности и глубины, свет и отражения, тени. Он стремился рассказать о мире живых существ, не увязая в повторениях. Что касается конечных смыслов, то он знал, что их следует искать в структурном, а также как и в неясной стороне жизни. Отсюда и то необычайное внимание, которое он уделял языку, речи, музыке, театру, танцу, церемониям, обстановке, всевозможным техническим объектам и психическим структурам. Тем не менее, это эссе вовсе не о том, как воскресить мертвых, а скорее о том, как фрагментарно вызвать в памяти великого мыслителя о преображении.
При этом я не нашел ничего более подходящего, чем фигуральный стиль письма, колеблющийся между головокружительным, растворением и рассеиванием. Этот стиль состоит из перекрещивающихся петель, края и линии которых каждый раз возвращаются к своей точке исчезновения. Читатель поймет, что функция языка в таком письме - вернуть к жизни то, что было оставлено силам смерти. Он открывает доступ к залежам будущего, начиная с будущего тех, в ком еще не так давно было трудно определить, какая часть относится к человеку, а какая - к животному, объекту, вещи или товару (глава 6).
Глава 1. Выход из демократии
Цель этой книги - из Африки, где я живу и работаю (но также и из остального мира, который я не перестаю исследовать) - внести свой вклад в критику нашего времени. Это время перенаселения и планетарной ризации мира под эгидой милитаризма и капитала и, как следствие, время ухода от демократии (или ее инверсии). Чтобы реализовать этот проект, я использую сквозной подход, обращая внимание на три мотива: открытие, пересечение и циркуляция. Подобный подход плодотворен только в том случае, если он дает возможность обратного прочтения нашего настоящего.
Подход исходит из предпосылки, согласно которой подлинная деконструкция мира нашего времени начинается с полного признания провинциального статуса наших дискурсов и неизбежно регионального характера наших понятий, а значит, с критики любой формы абстрактного универсализма. Таким образом, она пытается порвать с духом времени, который, как мы знаем, заключается в закрытости и демаркации всех видов, и в котором границы между здесь и там, близким и далеким, внутренним и внешним служат линией Мажино для большей части того, что сегодня выдается за "глобальное мышление". Теперь глобальным мышлением может быть только то, которое, отвернувшись от теоретической сегрегации, опирается на архивы того, что Эдуард Глиссан называл "всем миром" (Tout-monde).
Реверс, инверсия и ускорение
Для целей размышлений, которые я здесь излагаю, стоит выделить четыре характерные черты нашего времени. Первая - это сужение мира и заселение Земли в связи с демографической ситуацией.
Переход, осуществляемый сейчас благодаря мирам Юга. Наш приход к современности был связан с такими решающими событиями, как географическое и культурное вытеснение целых народов, а также их добровольное или принудительное переселение на огромные территории, некогда населенные коренными народами. На атлантической стороне планеты два важных момента, оба связанные с развитием промышленного капитализма, придали ритм этому процессу перераспределения населения по всей планете.
Это моменты колонизации (начиная с ее зарождения в начале XVI века с завоеванием Америки) и негритянской работорговли. И работорговля, и колонизация в целом совпали с формированием меркантилистской мысли на Западе, если не стояли у ее истоков. Работорговля процветала за счет кровопускания и высасывания самых полезных вооружений и самых жизненных сил обществ, предоставлявших рабов.
В Северной и Южной Америке рабский труд африканского происхождения был использован в рамках масштабного проекта по подчинению окружающей среды с целью ее рационального и прибыльного освоения. По сути, плантационный режим предполагал вырубку, выжигание и планомерное уничтожение лесов и деревьев, замену естественной растительности хлопком и сахарным тростником, переделку древних ландшафтов, уничтожение существующих растительных формаций и замену экосистемы агросистемой. Однако плантация была не только экономической мерой. Для рабов, перевезенных в Новый Свет, она также была сценой, на которой разыгрывалось другое начало. Здесь жизнь формировалась в соответствии с расовым принципом. Но при таком понимании раса, отнюдь не являясь простым биологическим обозначением, обозначала тело, лишенное мира и почвы, тело горючей энергии, своего рода двойника природы, который посредством труда мог быть превращен в доступный резерв или запас.