В атлантической экономике мир рабов характеризовался многочисленными парадоксами. С одной стороны, будучи полезными для получения прибыли, рабы подвергались глубокой символической и социальной девальвации через свое унижение. Вынужденные разделить судьбу объекта, они оставались людьми до глубины души. У них были тела. Они дышали. Они ходили. Они говорили, пели и молились. Некоторые из них учились, иногда в тайне, читать и писать. Они болели, и в ходе терапевтических практик стремились восстановить сообщество исцеления. Они испытывали недостаток, боль и печаль. Они восставали, когда оказывались на волоске от гибели, и восстание рабов - это мотив абсолютного ужаса для их хозяев.
Кроме того, несмотря на глубокую порчу и стигматизацию, эти фундаментальные человеческие существа представляли собой резервы стоимости в глазах их владельцев. Подобно деньгам или другим товарам, они служили средством совершения всевозможных экономических и социальных сделок. Как движимые объекты и протяженная материя, они имели статус того, что циркулирует, во что вкладывается и на что тратится. С этой точки зрения, рабовладельческие миры - это миры, в которых производство материи осуществляется с помощью живой плоти и дневного пота. Эта живая плоть имеет экономическую ценность, которая может быть, в зависимости от случая, измерена и количественно оценена. За нее можно назначить цену. Материя, произведенная из пота на лбу рабов, также имеет активную ценность, поскольку раб преобразует природу, превращает энергию в материю, сам является одновременно материальной и энергетической фигурой. С этой точки зрения рабы - нечто большее, чем просто природный товар, которым пользуется хозяин, от которого он получает доход или может без ограничений продавать на рынке. В то же время от всех остальных их отличает фундаментальная отчуждаемость. Объяснение этой фундаментальной отчуждаемости следует искать в принципе расы.
Нулевой мир
Кроме того, жизнь под знаком расы всегда была эквивалентна жизни в зоопарке. На практике в основе создания зоопарка лежат два или три процесса. Во-первых, похищение, отлов и содержание животных в клетках. Животные изымаются из естественной среды обитания людьми, которые, захватив их, не убивают, а помещают в обширное подразделение, при необходимости разделенное на несколько мини-экосистем. В этом пространстве животные лишены значительной части ресурсов, которые обеспечивали их жизнь естественными качествами и текучестью. Они лишены возможности свободно передвигаться. Чтобы добыть пищу, они отныне полностью зависят от тех, кому поручено их ежедневное содержание.
Во-вторых, прирученные таким образом животные становятся объектом негласного запрета. Их нельзя убивать только в исключительных случаях и почти никогда для непосредственного употребления в пищу. Их тела, таким образом, теряют признаки мяса, тем не менее не превращаясь в чистую человеческую плоть. В-третьих, такие животные в неволе не подвергаются строгому режиму одомашнивания. Со львом в зоопарке обращаются не так, как с кошкой. Он не участвует в частной жизни людей. Поскольку зоопарк не относится к домашнему царству, дистанция между людьми и животными сохраняется. В самом деле, их выставка разрешается этой дистанцией, поскольку выставка не имеет смысла, кроме как при разделении между зрителем и экспонируемым объектом. При всем этом животное живет в подвешенном состоянии. Отныне оно не является ни тем, ни другим.
Негры, выставленные в человеческих зоопарках Запада на протяжении всей своей истории, не были ни животными, ни объектами. На время выставки их человечность была приостановлена. Эта жизнь в подвешенном состоянии между животным и его миром, миром людей и миром предметов - все еще, в семи отношениях, закон нашего времени - закон экономики. Вполне возможно, что экономика - любая экономика - в конечном итоге сводится к этим двум видам деятельности, охоте и собирательству, и что, несмотря на видимость, мы никогда по-настоящему не оставляли их позади.