Позволяя таким образом желанию всплыть на поверхность, в том числе желанию себя, но приписывая ему запретное наслаждение, не лишаем ли мы эти изображения силы исторической знаковости? Не становится ли то, что изначально было призвано де-конструировать вещь и создать новый термин в рамках порядка архива - а значит, и означающего - простым самосозерцанием, простой гиперболой Я? Выставляя нас таким образом, смотрим ли мы на себя так, как смотрят на нас другие? И что они видят, когда смотрят на нас? Видят ли они нас такими, какими мы видим себя? Или же в конечном итоге они смотрят на мираж?
В свете этих соображений мы лучше понимаем предпосылки афрофутуристической критики. В настоящее время вопрос заключается в том, можно ли радикализировать эту критику и обязательно ли эта радикализация предполагает переосмысление всех представлений о человечестве. В творчестве Фанона такого отречения не требуется. Человечество вечно в творчестве. Его общее содержание - уязвимость, начиная с тела, подверженного страданиям и вырождению. Но эта уязвимость также принадлежит субъекту, подверженному воздействию других существований, которые угрожают его собственному существованию, или, возможно, угрожают ему. Без взаимного признания этой уязвимости нет места для заботы, и еще меньше - для ухода.
Позволить себе быть затронутым другими - или быть беззащитно отстраненным от другого существования - это первый шаг к той форме признания, которая не укладывается в парадигму "ведущий-ведомый", в диалектике бессилия и всемогущества, или в диалектике борьбы, победы и поражения. Напротив, отношения, которые из нее вытекают, - это отношения заботы. Таким образом, признание и принятие уязвимости - или даже признание того, что жить - это всегда жить, подвергаясь опасности, в том числе и смерти, - является отправной точкой любой этической разработки, целью которой, в конечном счете, является человечность.
Согласно Фанону, эта созидающая человечность - результат встречи с "лицом другого", этого человека здесь, который, кроме того, "возвращает меня к самому себе". Она начинается с того, что Фанон называет "жестом", то есть с того, "что делает возможными отношения".34 Человечность, по сути, возникает только тогда, когда возможен жест - а значит, и отношения заботы; когда человек позволяет себе быть затронутым лицами других; когда жест переходит в речь, в язык, нарушающий молчание.
Но ничто не гарантирует прямого доступа к речи. Вместо речи может звучать простое выражение бурных криков и воплей - галлюцинация. Уникальность рабства или колониализма заключается в том, что они порождают существ, испытывающих боль, - людей, чье существование навсегда перечеркнуто угрожающим Другим. Часть идентичности этих существ включает в себя испытание сужением, постоянным воздействием воли Другого. По большей части их речь страдает от галлюцинаций.
В этой речи центральное место отводится игре и пантомиме. Эта речь, разрастаясь, разворачивается подобно вихрю. Головокружительная и яростная в своей агрессивности и протесте, эта речь "изобилует тревогами, связанными с инфантильными разочарованиями". В процессе галлюцинации, объясняет Фанон, происходит распад мира: "Галлюцинаторное время, как и галлюцинаторное пространство, не претендуют на реальность", поскольку речь идет о времени и пространстве, находящихся "в постоянном бегстве".
Позволить этим раненым говорить - значит возродить их ослабленные способности. В медицинских случаях, которые лечил Фанон, возрождение ослабленных способностей происходило, когда и по мере необходимости, через уничтожение. На смену сеансам наркоза пришла прямая конфронтация с затаенной частью субъекта, той, которая, завуалированная, проскальзывает в интермедиях речи, крика или вопля. Эта агрессивная конфронтация, в пределе нарушающая личность, направлена на разрушение защит, на обнажение части отходов и части бреда субъекта, разделенного в своей радикальной наготе.
После этого испытуемый проходит терапию глубокого сна, которая является королевским путем к амнезийной конфузионной стадии. Вводя субъекта в амнезийную стадию конфузии, он стремится вернуть его к истокам, к моменту "прихода в мир", к началу сознания. Используя электрошок и инсулинотерапию, он идет по обратному пути, отыскивая примитивную ситуацию, с которой ранее сталкивался каждый человек: возвращение в состояние абсолютной уязвимости, взаимоотношения ребенка и матери, гигиенические потребности, сосание младенца, первые слова, первые лица, первые имена, первые шаги и первые предметы. В таком понимании воскрешение - это процесс "растворения-реконструкции" личности. Его конечная цель - заново открыть себя и мир.