Нэнси Кресс
Нексус Эрдманна
Миротворец
На закате обваливается задняя стена спальни. Только что здесь была потрескавшаяся голубая древесная плита, усеянная блестящими шляпками гвоздей, а в следующее мгновение передо мной уже дыра два на четыре метра и забор из разнокалиберных реек высотой до талии; края его зазубрены и покрыты каким-то мхом, словно посыпаны пудрой. Сквозь дыру я вижу хилое деревце, пытающееся протиснуться в узкую щель между задней стеной нашего барака и бараком блока Е. Я хочу встать, чтобы взглянуть на дерево поближе, но артрит сегодня разошелся — именно поэтому я лежу в кровати. В комнату врывается Рэчел.
— Что случилось, бабушка? С тобой все в порядке?
Я киваю и указываю на дыру. Рэчел наклоняется к пролому, и волосы ее в лучах заходящего солнца светятся вокруг головы, словно аура. Я делю спальню с Рэчел; ее матрас сложен под моей старомодной кроватью с пологом.
— Термиты! Проклятие. Я и не знала, что они у нас завелись. С тобой точно все в порядке?
— Все нормально. Я могу передвигаться по комнате, дорогая. Я в порядке.
— Ну что ж… Придется попросить маму, пусть как-нибудь уладит это.
Я ничего не отвечаю. Рэчел выпрямляется, бросает на меня быстрый взгляд, отводит глаза. Я по-прежнему ничего не говорю насчет Мэйми. В свете внезапно ярко вспыхнувшей масляной лампы я смотрю прямо на Рэчел, просто потому, что мне на нее приятно смотреть. Она не красавица даже по местным меркам, хотя болезнь затронула пока только левую сторону ее лица. Участок вздувшейся, липкой кожи, грубой, как старый пеньковый мешок, совершенно не заметен, если смотреть на девушку справа. Но у нее слишком большой нос, густые низкие брови и костлявый выпирающий подбородок. Точнее, прямой нос, выразительные брови, открытые серые глаза, подбородок, выступающий вперед, когда она запрокидывает голову, внимательно слушая собеседника. По моему мнению, на Рэчел приятно смотреть. Там, Снаружи, они так не думают. Но они ошибаются.
Рэчел говорит:
— Может быть, мне удастся выменять панель и гвозди на лотерейный билет, и я приделаю ее сама.
— Но термиты останутся.
— Ну да, однако нужно же что-то сделать, — Я не противоречу ей. Ей шестнадцать лет. — Чувствуешь, как оттуда дует? Сейчас холодно, ночью ты замерзнешь. Это ужасно подействует на твой артрит. А сейчас пойдем на кухню, бабушка, я развела огонь.
Она помогает мне дойти до кухни; от раскаленной докрасна металлической печи, в которой пылают дрова, исходит приятное тепло, согревающее мои суставы. Печь была пожертвована колонии год назад каким-то благотворительным обществом или группой по интересам, и я думаю, они получили налоговую льготу, предусмотренную при подобных сделках. Если, конечно, налоговые льготы еще существуют. Рэчел говорит мне, что к нам еще приходят газеты, и пару раз мне приходилось заворачивать овощи с нашего огородика в довольно новые с виду выпуски. Она утверждает даже, что молодой Стивенсон с помощью подаренного колонии компьютера организовал в общем зале блока J новостную сеть. Но я больше не ориентируюсь в налогообложении, действующем Снаружи. Я также не спрашиваю Мэйми, почему именно она получила дровяную печь, хотя в тот месяц мы не участвовали в лотерее.
Свет, исходящий от печи, ярче, чем свет масляной лампы в спальне; я замечаю, что, несмотря на озабоченность гибелью нашей спальни, Рэчел раскраснелась от возбуждения. Не юная кожа пылает от интеллигентного подбородка до границы пораженного участка, который, разумеется, не меняет цвета. Я улыбаюсь ей. В шестнадцать лет все вызывает волнение. Новая лента для волос из хранилища пожертвований; взгляд какого-нибудь юноши; секрет, поведанный кузиной Дженни.
— Бабушка, — произносит девушка, опускаясь на колени около моего кресла; пальцы ее бегают но потертой деревянной ручке. — Бабушка, у нас посетитель. Он приехал Снаружи. Дженни видела его.
Я продолжаю улыбаться. Рэчел — да и Дженни тоже — не помнит тех времен, когда в колонию приезжало множество посетителей. Сначала — громоздкие фигуры в защитной одежде, затем, несколько лет спустя, более изящные, в санитарных костюмах, занявших место тяжелых скафандров. Снаружи сюда поступали люди, и многие годы на контрольно-пропускном пункте движение происходило в обе стороны. Но, разумеется, Рэчел не может этого помнить; тогда она еще не родилась. Мэйми было всего двенадцать лет, когда нас поместили сюда. Для Рэчел посетитель, должно быть, великое событие. Я протягиваю руку и глажу ее по волосам.
— Дженни сказала, что он хочет поговорить со старейшими жителями колонии, с теми, кто поступил сюда в начале распространения болезни. Это рассказал ей Хэл Стивенсон.