Никто точно не знает, почему все это происходит. Одна из гипотез состоит в том, что ускоряющиеся темпы технологических изменений с сопутствующими им экономическими, социальными и культурными преобразованиями могли привести к тому, что программа умеренных консерваторов стала казаться нереалистичной. Если сохранение существующих традиций и институтов безнадежно, а революция кажется неизбежной, то единственное средство помешать левой революции - это нанести удар первыми и спровоцировать правую революцию. Такова была политическая логика в 1920-1930-е годы, когда консервативные силы поддержали радикальные фашистские революции в Италии, Германии, Испании и других странах, чтобы, как они думали, упредить левую революцию советского образца.
Но не было причин отчаиваться от демократического среднего пути в 1930-е годы, и нет причин отчаиваться от него в 2020-е годы. Консервативное самоубийство может быть результатом беспочвенной истерии. Как система, демократия уже прошла через несколько циклов быстрых изменений и до сих пор всегда находила способ заново изобретать и восстанавливать себя. Например, в начале 1930-х годов Германия была не единственной демократической страной, пострадавшей от финансового кризиса и Великой депрессии. В США безработица достигла 25 %, а средние доходы работников многих профессий упали более чем на 40 % в период с 1929 по 1933 год. Было ясно, что Соединенные Штаты не могут продолжать вести бизнес по-старому.
Однако никакой Гитлер не пришел к власти в Соединенных Штатах, и никакой Ленин тоже. Вместо этого в 1933 году Франклин Делано Рузвельт организовал "Новый курс" и превратил Соединенные Штаты в мировой "арсенал демократии". Американская демократия после эпохи Рузвельта значительно отличалась от той, что была до нее, - она обеспечивала гораздо более надежную систему социальной защиты граждан, но при этом избежала радикальной революции. В конечном итоге даже консервативные критики Рузвельта поддержали многие его программы и достижения и не стали демонтировать институты Нового курса, когда вернулись к власти в 1950-х годах. Экономический кризис начала 1930-х годов имел столь разные результаты в США и Германии, потому что политика никогда не является продуктом только экономических факторов. Веймарская республика рухнула не только из-за трех лет высокой безработицы. Не менее важно и то, что это была новая демократия, рожденная в условиях поражения и не имевшая прочных институтов и глубокой поддержки.
Когда и консерваторы, и прогрессисты не поддаются искушению радикальной революции и сохраняют верность демократическим традициям и институтам, демократические государства оказываются очень гибкими. Их механизмы самокоррекции позволяют им лучше преодолевать технологические и экономические волны, чем более жесткие режимы. Так, демократические государства, сумевшие пережить бурные 1960-е годы, такие как США, Япония и Италия, гораздо успешнее адаптировались к компьютерной революции 1970-1980-х годов, чем коммунистические режимы Восточной Европы или фашистские приверженцы Южной Европы и Южной Америки.
Самым важным человеческим навыком для выживания в XXI веке, вероятно, будет гибкость, а демократии более гибкие, чем тоталитарные режимы. В то время как компьютеры еще не достигли своего полного потенциала, то же самое можно сказать и о людях. В этом мы неоднократно убеждались на протяжении всей истории человечества. Например, одно из самых крупных и успешных преобразований на рынке труда в двадцатом веке произошло не в результате технологического изобретения, а благодаря раскрытию неиспользованного потенциала половины человеческого рода. Чтобы вывести женщин на рынок труда, не потребовалось ни генной инженерии, ни других технологических премудростей. Для этого нужно было избавиться от некоторых устаревших мифов и дать женщинам возможность реализовать тот потенциал, которым они всегда обладали.
В ближайшие десятилетия экономика, вероятно, переживет еще более серьезные потрясения, чем массовая безработица начала 1930-х годов или выход женщин на рынок труда. Поэтому гибкость демократий, их готовность подвергать сомнению старые мифологии и мощный механизм самокоррекции станут важнейшими активами. Демократии потратили поколения на то, чтобы культивировать эти активы. Было бы глупо отказываться от них именно тогда, когда они нам больше всего нужны.