Я думал, он никогда не кончит. Но внезапно Кронский вспомнил о назначенной встрече и быстро ушел.
Вечером того же дня — женщины решили на этот раз остаться дома — случилась любопытная вещь. Произошло это сразу же после ужина, во время приятной беседы. У нас кончились сигареты, и Мона попросила меня порыться в ее сумочке. Обычно там на дне что-нибудь да находилось. Я встал и подошел к туалетному столику, на котором лежала сумка. Открыв ее, я увидел конверт, адресованный Моне. Почерк Стаси. Тут же подлетела Мона. Не прояви она такую прыть, конверт вряд ли заинтересовал бы меня. Но она поспешно схватила его. Я вырвал у нее конверт. Она попыталась отнять его у меня, завязалась борьба, во время которой изрядно потрепанный конверт упал на пол. Стася быстро подобрала его и передала Моне.
— С чего, собственно, переполох? — спросил я, непроизвольно повторяя любимую фразу Кронского.
— Не твое дело, — хором ответили женщины.
Больше я ничего не говорил. Но мной овладело любопытство. У меня было предчувствие, что случай увидеть письмо еще представится. А сейчас лучше притвориться, что я утратил к нему интерес.
Зайдя перед сном в туалет, я обнаружил обрывки конверта в унитазе и удовлетворенно хохотнул. Примитивный прием. Хотят, чтобы я поверил, будто письма уже не существует! Но меня не так легко провести. Выловив обрывки, я внимательно их изучил. Никаких следов письма. Я не сомневался, что само письмо не уничтожено, его сразу же прибрали и на этот раз запрятали подальше.
Через несколько дней я получил довольно любопытную информацию. Она вышла наружу во время горячего спора между подругами. Спор развернулся у Стаси, в маленькой комнате, где они обычно уединялись, чтобы обсудить свои секреты. То ли они думали, что меня нет дома, то ли настолько увлеклись, что уже не следили за собой, только я услышал нечто такое, чего явно не должен был знать.
Мона с жаром отчитывала Стасю за бездарно истраченные деньги. Швыряется деньгами как идиотка! Что еще за деньги? Я ничего не понимал. Она что, наследство получила? Как я понял, Мона особенно рассвирепела из-за того, что Стася дала какому-то болвану — имя болвана я не разобрал — тысячу долларов. Она уговаривала подругу попытаться забрать у него хотя бы часть денег назад. Ни за что на свете, повторяла Стася — ей плевать, что болван сделает с ее деньгами.
— Ты так неосторожна, что тебя как-нибудь вечером ограбят, — услышал я слова Моны.
И невинный ответ Стаси:
— Зря потеряют время. У меня ничего нет.
— Ты истратила все деньги?
— До последнего цента.
— Ты с ума сошла!
— Это не новость. А что еще делать с деньгами, если не швырять их на ветер?
Я достаточно услышал и решил пойти погулять. Когда вернулся, Моны дома не было.
— Куда она ушла? — спросил я без беспокойства, но заинтересованно.
В ответ Стася только хмыкнула.
— Она что, разозлилась?
Опять неопределенное хмыканье, и потом:
— Кажется, да. Не беспокойся, она вернется.
По Стасе было видно, что в глубине души она наслаждается ситуацией. Достаточно необычно. В любом другом случае она была бы взволнована и скорее всего побежала за Моной.
— Хочешь, приготовлю кофе? — спросила Стася. Такое предложение я услышал от нее впервые.
— Буду рад, — ответил я как можно любезнее.
Я сел за стол лицом к Стасе. Та решила пить кофе стоя.
— Странная она женщина, — заговорила Стася о главном, не тратя времени на церемонии. — Что ты, собственно, о ней знаешь? Тебя познакомили с ее братьями, матерью или сестрой? Она уверяет, что сестра гораздо красивее ее. Ты этому веришь? Она ненавидит сестру. Почему? Много говорит о себе, но сомнений от этого не меньше. И из всего делает тайну, ты обратил внимание? — Стася замолчала, отпила кофе и продолжила свою речь: — Нам с тобой есть о чем поговорить, если подвернется случай. Думаю, мы сумеем договориться.
Я собирался сказать, что из этого вряд ли что-то выйдет — не стоит даже и пытаться, но Стася опять возобновила монолог:
— Думаю, ты видел ее на сцене?
Я кивнул.
— Знаешь, почему я спрашиваю? Потому что не вижу в ней актрису. И писателя тоже. Слишком много неувязок. Одно не стыкуется с другим. Все это — часть большой лжи, в которой она живет. Притворство — единственная реальная черта ее характера. И еще — любовь к тебе. Здесь она тоже не лжет.
Я вздрогнул.
— Ты так думаешь?
— Думаю? — переспросила она. — Да не будь тебя, ей незачем было бы жить. Ты — смысл ее жизни…
— А ты? Какое место занимаешь ты?
Стася таинственно улыбнулась:
— Я? Часть того иллюзорного мира, который создала Мона. Или зеркало, в котором она иногда видит себя. В ухудшенном, естественно, варианте. — Она вдруг резко сменила тему: — Почему ты не остановишь ее в погоне за деньгами? Зачем они ей? Это так отвратительно. И ведь ей не деньги нужны. Деньги — только ширма. Мона ищет общества мужчин для того, чтобы убедиться в своей женской привлекательности. Но прояви мужчина к ней подлинный интерес, она постарается унизить его. Даже беднягу Рикардо замучила — тот не знает, чем ей угодить… Надо что-то делать. Так продолжаться не может. Если ты найдешь работу, — продолжала Стася, — ей не придется каждый вечер ходить в то ужасное место и выслушивать грязных подонков, что за ней увиваются. Что удерживает тебя? Боишься, ей наскучит однообразное существование? А может, думаешь, это я на нее влияю? Да? Неужели ты считаешь, что меня не тяготит такая жизнь? Что бы ты обо мне ни думал, знай: к этой стороне ее жизни я отношения не имею… — Она прервала свой монолог. — Почему ты все время молчишь? Скажи что-нибудь!
Только я собрался открыть рот, как вошла Мона с букетиком фиалок. Мирная инициатива.
Вскоре атмосфера установилась спокойная и согласная, женщины вели себя почти как обычно. Мона извлекла свое рукоделие, а Стася взялась за кисть. Мне казалось, я присутствую на спектакле.
За считанные минуты Стася набросала прямо на стене мой портрет — вполне узнаваемый. Она изобразила меня как китайского мандарина, облаченного в синий халат, подчеркнув суровое и глубокомысленное выражение лица, какое я по чистой случайности принял.
Мона пришла в восторг и по-матерински хвалила меня за то, что я так спокойно сидел и примерно вел себя со Стасей. Она всегда верила, что, узнав друг друга, мы непременно подружимся. И далее — в таком же духе.
Она была так счастлива и возбуждена, что, ища сигареты, увлеклась и случайно высыпала на стол содержимое своей сумки. Среди прочего я увидел давешнее письмо. К удивлению Моны, я поднял письмо и вручил ей, даже не попытавшись заглянуть в него.
— Почему ты не дашь Вэлу его прочесть? — спросила Стася.
— Дам, но только не сейчас, — ответила Мона. — Не хочу омрачать этот замечательный вечер.
— Там нет ничего такого, чего следовало бы стыдиться, — настаивала Стася.
— Знаю, — сказала Мона.
— Забудьте о нем, — вмешался я. — Мне уже не интересно.
— Какие же вы оба замечательные! Вас нельзя не любить! Я так люблю вас обоих!
На этот бурный взрыв эмоций Стася отреагировала несколько демонически, задав лукавый вопрос:
— А кого ты любишь все-таки больше?
Мона ни секунды не колебалась:
— Мне кажется, я не могу кого-то любить больше. Я люблю вас обоих. Любовь к одному не имеет ничего общего с любовью к другому. Чем больше я люблю тебя, Вэл, тем дороже мне становится Стася.
— Вот тебе и ответ, — сказала Стася, снова берясь за кисть и возобновляя работу над портретом.
Воцарилось молчание, которое вскоре нарушила Мона:
— О чем вы здесь говорили, пока меня не было?
— Конечно, о тебе, — невозмутимо отозвалась Стася. — Правда, Вэл?
— Да, и пришли к заключению, что ты восхитительное создание. Только не понимаем, почему тебе так нравится играть с нами в прятки?
Мона мгновенно ощетинилась:
— В какие прятки? О чем ты?
— Давайте сейчас не будем об этом, — проговорила Стася, вовсю работая кистью. — Но в скором времени нам надо сесть вместе за стол и во всем разобраться. Ты согласна? — И, повернувшись, она пристально посмотрела Моне в глаза.