Они тотчас заснули, не выпуская друг друга из объятий, и проспали так до тех пор, пока от поленьев вновь не остались одни угольки. Шейн почувствовал, как Дженни пошевелилась во сне.
— Тебе не холодно? — спросил он, натягивая на нее одеяло.
— А ты хочешь что-то предложить? — вопросом на вопрос ответила она.
— Хочу. Например, я сейчас встану и разведу большой огонь. Ночь будет долгая и холодная. — Он встретился с ней глазами. — Так ты, может быть, и есть хочешь?
— Умираю с голоду.
— Я тоже.
Дженни надела свитер, джинсы и босиком прошлепала на кухню.
Когда она вернулась с подносом, в очаге весело трещали поленья, было уютно и тепло. Шейн уже оделся. Они сели на подушки у огня и принялись есть с таким аппетитом, будто голодали несколько дней. В какой-то момент Шейн отважился искоса посмотреть на Дженни. Она выглядела довольной, улыбалась, и тревожная морщинка между бровями разгладилась.
— Что? — спросила она.
— Вот так ты очень красивая, — тихо сказал он.
— Вот так?
— Да. Без маски. — Когда слова эти были произнесены, он понял свою ошибку, и выражение его лица изменилось.
— Без какой маски? — Она вытерла губы и пальцы бумажной салфеткой и бросила ее в огонь.
— Без той самой, которую ты только что надела.
Морщинка между бровями снова появилась, и он пожалел, что стал этому причиной. Слишком рано решил, что игра закончена, что они могут быть откровенны друг с другом.
Несколько минут они молча сидели рядом, глядя на огонь. Наконец Дженни нарушила молчание. Постепенно, по мере того как она осознавала важность своих слов, уверенность пришла к ней.
— Мой отец… — она сделала паузу, как бы раздумывая, что сказать дальше, — ну, ты, наверное, знаешь, что он был из племени сиу.
Шейн сидел не двигаясь и почти не дыша.
— Мама встретила его здесь, в Монтане. Они поженились и сразу же уехали в Детройт. Она была уже беременна, когда он объявил, что ему надо съездить навестить больного отца, при смерти… И исчез. Никогда потом не звонил маме, не приезжал.
Шейн погладил ее по спине. Ему хотелось задать несколько вопросов, но он промолчал, решив дать ей высказаться.
— Мама говорила, — продолжала Дженни, — что его родители не одобряли этот брак… потому что она была белая и дети не будут знать его прошлого, да и вряд ли оно им понравится.
Шейн обратил внимание, что Дженни употребляет слово «его», а не «их», и ему не понравилось это. Он любил Бака, как своего собственного отца, и ему хотелось, чтобы Дженни узнала сиу так же близко, как он их знал. Хотя Шейн и понимал, что невозможно сразу вылечить рану от многолетней глубокой обиды.
Видя, что он молчит, Дженни сказала:
— Как бы нам не поссориться из-за этого.
Шейн притянул ее к себе.
— Да нет… — В ее глазах он видел боль и горечь.
— Я знаю, как много Бак для тебя значит, но… — она пристально посмотрела на огонь, — у меня от него почему-то… мурашки по коже.
— Ты что, боишься его? — почти шепотом спросил он, поглаживая ее руку.
— Не то чтобы боюсь… ну, как бы… он такой необычный… не как все.
— Ты имеешь в виду… не как все белые люди? — Он проговорил это совершенно нейтральным голосом, чтобы дать ей возможность разобраться.
Дженни шумно вздохнула.
— Я не знаю. — Помолчав немного, она неожиданно вскочила, собрала тарелки. — Ты еще будешь что-нибудь? — И, не дожидаясь его ответа и избегая смотреть ему в глаза, быстро прошла на кухню.
Шейн лихорадочно думал, что бы такое сказать, чтобы поддержать разговор, не дать ему угаснуть, но уже понимал, что Дженни хочет помолчать. Ну что ж… В любом случае это начало, и они не поссорились. Возможно, со временем…
Она так же быстро вернулась, опустилась рядом с ним на колени, озорно улыбнулась:
— В снежки поиграем?
— Ты шутишь?
— Пойдем! Не кисни! Когда в последний раз ты лепил снежных ангелочков?
Он засмеялся, ее детский задор захватил и его.
— Я не знаю, Дженни, что ты такое задумала. Мороз на улице!
Она игриво толкнула его в грудь.
— М-м-м… Просто я никогда не играла в снежки.
Он обхватил ее лицо ладонями, покачал из стороны в сторону: