Ну, вот интересно, каким образом думает моя голова, какой логикой? Я моментально выключила уже закипающие ножки, и метнулась в комнату одеваться. Что там моя бабуля говорила про достоинство? Запамятовала. Я словно послушный солдат, получивший команду от генерала, спешу исполнить ее немедля. И куда подевалась расческа? Наверное, она там же где и мое чувство голода. Ну, конечно, я не оделась тепло. Куртка поверх легкой блузы да летние джинсы, то есть, первое, что попалось мне на глаза. Собралась минут за 15, рекордное время для женщины. Меня вела безграничная тяга еще раз, на секунду коснуться загадки, живущей за глухой дверью мрачного шестого этажа.
Выйдя из квартиры, я совершенно не думала о ключах от чердака, эта мысль даже не посетила мою голову. Я интуитивно чувствовала, что она не заперта. Дойдя до шестого этажа, я остановилась на мгновение. Сначала посмотрела на дверь, которую до недавнего времени считала нежилой, подумала о том приведение, что обитает за ней, потом посмотрела под ноги, где все еще виднелись бурые следы крови. Интересно, смогла бы я переступить через свой страх свалиться снова, если бы не это послание? Полезла бы я на крышу хоть еще один раз? Наверное, вряд ли. Пережитая боль всегда оставляет на сердце шрам, подобно острому ножу. Память о былой травме притупляет способность к рациональному мышлению, ограничивает свободу. Инстинктивно начинаешь избегать прежде любимых дорог, привычных занятий, и даже знакомых, приятных людей, если с ними связаны воспоминания о боли. Все правильно. Это защитный механизм, заложенный самой эволюцией. Но это уже не свобода.
Даже сейчас я стояла и медлила, браться ли мне за поручни. Надо. Мне туда было надо, и эта мысль подстегнула меня, словно хлыстом. Я вцепилась в перила. Шаг – подтянуться, еще один – подтянуться и…. дверь на себя! Сердце замерло, я зажмурилась. Казалось еще мгновение, и я снова почувствую удар по лицу. Пальцы побелели от напряжения. Но, вопреки ожиданию, мне в лицо подул свежий, осенний воздух. Он успокаивающе погладил меня по щекам и словно протянул руку, ободряюще приглашая подняться выше.
Я на крыше. Окидываю взглядом город с высоты, радуюсь слегка забытому чувству полета и ласкам холодного ветра, но в то же время сердце бьется очень тревожно. Я еще не взглянула на беседку, я боюсь туда взглянуть. Медленно поворачиваю голову, и замираю. Конечно, ОН там. Высокая фигура в темно коричневом кожаном пиджаке стоит в беседке, прислонившись плечом к колонне. Его нереально синие глаза внимательно наблюдают за мной, выжидая, когда закончится моя эйфория, и я удостою его взглядом. Оглядев меня с ног до головы, ОН страдальчески закатил глаза:
– Слава Богу, что хоть в бикини не пришла! Я же говорил тебе одеться теплее.
От такого напора я опешила.
– Привет, некто без имени.
Конечно, этот некто был прав, и я поступила легкомысленно, проигнорировав добротный шерстяной свитер, или даже два. Здесь было действительно очень холодно. Я почувствовала себя маленькой девочкой, которую отчитали за дурное поведение. Однако, то, что я увидела затем, поставило меня в еще больший тупик. ОН достал из-за колонны теплый толстый плед, и жестом пригласил меня в беседку.
Я послушно подошла, и села на скамейку, а ОН заботливо укрыл меня пледом. Стало так тепло, что захотелось спрятаться под него с головой.
– Как чувствовал, – добавил он и сел рядом, – уверен был, что оденешься абы как.
На смену необъяснимого волнения, пришло чувство вселенского покоя. Меня не смущала даже фигура знакомого незнакомца, сидящая рядом. Я больше не чувствовала себя скованным подростком. Мне даже было не страшно повернуть голову, и еще раз заглянуть в эти бездонные глаза. Я взглянула на его лицо, и вздрогнула! Моему взору открылось то, чего я не заметила ранее, в полумраке темной комнаты, но что ужаснуло меня до глубины души. Шрамы! Все лицо было покрыто шрамами. Один косой на шее, сантиметров 7 длинной, один на лбу, один под правым глазом, один на щеке, возле носа, на губе, некоторые виднелись даже из-под темной щетины. От этого чудовищного узора лицо, когда-то, возможно, привлекательное, приобретало резкость и угрюмое, неприветливое выражение. Только глаза оставались по-прежнему живыми и выразительными, и, как мне показалось даже более выразительными на таком фоне, нежели на гладком ухоженном лице.
Наверное, от увиденного зрелища я просто подпрыгнула на месте, ну или как минимум, резко изменилась в лице. Разумеется, это не укрылось от него, его глаза тоже изменили выражение. Я уже было открыла рот, чтоб задать самый бестактный вопрос в моей жизни, ответ на который волновал меня куда больше, чем все правила приличия вместе взятые. Однако подобный разговор, очевидно, не входил в планы моего соседа и за долю секунды, до того, как издать какой-нибудь звук, ОН перехватил инициативу и задал мне свой вопрос, от которого меня пробрала дрожь:
– Почему ты хромаешь?
– Как…? Как ты заметил? Где? Никто этого не замечает, – замямлила я.
– Ну, я не все, – напомнил мне мой собеседник, явно удовлетворенный моим замешательством, – Видел твою походку из окна. Перелом бедра?
Я кивнула.
– Из-за чего? Падение?
– Нет, он был пьян, – ответила я, удаляясь мыслями в один из злополучных дней моей жизни, который была бы счастлива, забыть навсегда.
– Муж? – поинтересовался ОН.
– Нет, что ты, я замужем не была. Водитель. Меня сбила машина два года назад. Сложный перелом, больница, курс реабилитации. Но мне говорили, что я уже даже не хромаю, как минимум, не заметно.
– Смотря кому, – усмехнулся мой собеседник, а спустя секунду продолжил уже серьезно:
– Одно мне не понятно, как ты, после такой травмы, рискуешь лезть на крышу?
– А чего бояться? Если все время бояться, так и жизнь мимо пройдет. В любом случае, что должно случиться, то случится, хочешь ты этого, или нет.
В его глазах блеснул неподдельный интерес. ОН даже слегка наклонил голову в бок, как делают, наверно только овчарки, глядя что-то любопытное.
– Так ты фаталистка?
Этот интерес позабавил меня. Дело в том, что я никогда не задумывалась об этом, разве только интуитивно, ну, как минимум, свою позицию на этот счет не формулировала.
– Скорее, половина наполовину.
ОН даже развернулся ко мне в пол-оборота.
– Это как?
– Ну… – протянула я, – наверное, когда я проявляю такое вот безрассудство, то я – фаталистка. Это служит замечательным оправданием любых безумств, дескать, все равно, что будет, то будет, и от меня ничего не зависит. А вот когда меня что-то не устраивает в моей жизни, то я от души верю, что сама кую свое счастье, и стремлюсь все перекроить, так, как мне хочется.
ОН улыбался. Это было мало похоже на улыбку в доступном нам понимании этого слова. Порезы, видимо, основательно повредили его мимические мышцы. У него лишь дрогнули уголки губ, да морщинки возле глаз стали заметнее. Зато сами глаза! Они улыбались по-настоящему. Они превратились в два ограненных сапфира, что искрятся на свету, преломляя лучи солнца. Это был гипноз! Не хотелось отрывать взгляда от этих танцующих искорок в безумно красивых синих глазах. Я была просто заворожена этим зрелищем.
– Очень удобная позиция, – признался ОН.
– Так это заложено в человеческой природе, выбирать удобные жизненные позиции. Нам очень комфортно оправдывать свои действия, или ходить только проторенными маршрутами.
– Трудно не согласится, – грустно ответил мой сосед, словно вспомнив что-то далекое из своей жизни, – я сейчас смотрю с высоты на улицы, а вижу большой муравейник. Каждый муравьишка живет своим миром. Топает одними и теми же дорогами от дома до работы, смотрит одни и те же программы по возвращению, пьет кофе, или молоко из одной и той же чашки, терпит несносного начальника, сплетников и бездельников на работе, порой даже не предпринимая попыток что-то изменить в своей жизни к лучшему.