– Ну, до свидания, дети, – сказала она, подавая руки оставшимся у окна девушкам.
– А мы разве не пойдем в церковь? – спросила Лиза.
– Как хотите. Вы устали, служба сегодня долгая будет, оставайтесь дома.
– Лучше пойдем и мы, постоим сколько нам захочется.
– Ну хорошо. Позовите Марину и поправьтесь тут, а я сейчас пришлю за вами сестру Феоктисту; она вас проводит в церковь.
По мосткам опустелого двора шла строгою поступью мать Агния, а за нею, держась несколько сзади ее левого плеча и потупив в землю прелестные голубые глазки, брела сестра Феоктиста.
– Ах, какая хорошенькая! – сказала Лиза вслед прошедшим монахиням.
– Чудо что такое! – подтвердила Гловацкая.
– Это вы про сестру Феоктисту изволите говорить, барышня? – вмешалась весноватая белица, камер-юнгфера матери Агнии.
– Вот про эту монахиню, – ответила Гловацкая.
– Это она и есть сестра Феоктиста-с.
– Прехорошенькая.
– Это, барышня, в миру красоту-то наблюдают; а здесь все равны, что Феоктиста, что другая какая.
– Давно она в монастыре?
– Третий год, матушка; третий год, овдовемши, как в монастырь пошла. Она ведь еще в малом постриге.
– Что же, она тут при тетушке? – спросила Лиза.
– Так, тетенька любят, чтобы она при них находилась. Адъютантом своим называют ее.
– Разве она с тетушкой живет?
– Нет, у нее есть своя полкелья, а только когда в церковь или когда у тетеньки гости бывают, так уж сестра Феоктиста при них.
– Зачем же это?
– Так… Тетеньке так угодно.
– Она знакома была тетушке прежде, что ль?
– Не могу вам про это доложить, – да нет, вряд, чтобы была знакома. Она ведь из простых, из города Брянскова, из купецкой семьи. Да простые такие купцы-то, не то чтобы как вон наши губернские или московские. Совсем из простого звания.
– Господи Иисусе Христе сыне Божий, помилуй нас! – раздалось опять за дверью. Весноватая белица твердо возгласила: «Аминь», – и на пороге показалась сестра Феоктиста.
– Спаси вас Господи и помилуй, – проговорила она, подходя к девушкам и смиренно придерживая одною рукою полу ряски, а другою собирая длинные шелковые четки с крестом и изящными волокнистыми кистями.
– Здравствуйте, здравствуйте, – приветливо отвечали в один голос обе девушки.
Феоктиста добродушно поцеловала обеих и опять поклонилась.
– Вот вы уже пришли, а мы еще не готовы совсем, – извините нас, пожалуйста.
Сестра Феоктиста ласково улыбнулась и сказала:
– Ничего-с: я посижу, подожду, – и она села на кончике дивана.
– Много мирских в церкви? – спросила сестру Феоктисту продолжавшая торчать здесь белица.
– Много. Яблоку упасть негде. Очень тесно в храме.
– Пошлите, пожалуйста, нашу няню, – попросила Лиза белицу, после чего та тотчас же вышла, а вслед за тем появилась Марина Абрамовна.
Старуха, растопырив руки, несла в них только что выправленные утюгом белые платьица барышень и другие принадлежности их туалета.
– Одевайтесь, матушки, а то к шапочному разбору придете, – говорила Марина Абрамовна, кладя на стол принесенные вещи.
Девушки стали одеваться, няня помогала то той, то другой.
– Дайте я вам помогу, – сказала сестра Феоктиста, положив в угол дивана свои четки.
Девушки вежливо отклоняли ее услужливость.
– Нет, что ж такое, я помогу. Разве это трудно?
И сестра Феоктиста, встряхнув белую крахмальную юбку, набросила ее на Гловацкую.
– Благодарю вас, душка моя, – отвечала, закрасневшись, девушка и, обернувшись, поцеловала два раза молодую монахиню.
А монахиня опять заворочалась в накрахмаленных вещах и одевала Женни в то же самое время, как Абрамовна снаряжала Лизу.
– Как нынче манишки-то стали шить! Совсем как мужчинская рубашка, – говорила сестра Феоктиста, оправляя надетую на Женни манишку.
– Вам нравится этот фасон?
– Нет, я так говорю; легче как будто, а то, бывало, у нас все шнурки да шнурочки.
– Вы давно в монастыре?
– Давно. Уж и не помню когда, – отвечала, смеясь, Феоктиста. – Три года уж.
– И не скучно вам?
– О чем скучать-то? Спаси Господи и помилуй!
Сестра Феоктиста глубоко вздохнула и в середине двух юниц отправилась в церковь. В церкви была страшная давка и духота. Сестра Феоктиста насилу провела Лизу с Женей вперед к решетке, окружающей амвон, и отошла к особенному возвышению, на котором неподвижно стояла строгая игуменья. Воздух в церкви все более и более сгущался от запаха жарко горящих в огромном количестве восковых свеч, ладана и дыхания плотной толпы молящегося народа. Перед началом стихир мать Агния незаметно кивнула пальцем сестре Феоктисте. Та подошла к ней, сделала поясной поклон и подставила ухо, а потом опять поклонилась тем же поясным поклоном и стала тихонько пробираться к нашим героиням.
– Мать-игуменья беспокоятся за вас, – шепнула она девушкам. – Они велели мне проводить вас домой; вы устали, вас Бог простит; вам отдохнуть нужно.
– Пойдемте, – так же шепотом отвечали обе девушки и стали пробираться вслед за Феоктистою к выходу. На дворе стояли густые сумерки.
– Чаю напьетесь? – спросила сестра Феоктиста, входя на крыльцо кельи.
– По правде сказать, так всего более спать хочется, – отвечала Лиза.
– Ну, так Христос с вами, спите. Прощайте, Господь с вами.
– А нет, зайдите, зайдите, – заговорили девушки.
– Раздуйте самоварчик, – сказала, входя, сестра Феоктиста. – Ну, так спать? – добавила она, обратясь к девицам.
– Лежать, сестра Феоктиста, – отвечала Лиза.
– Ну, ложитесь, покатайтесь, поваляйтесь, расправьте косточки, а я вам душепарочки волью.
– Милая! какая вы милая! – сказала Лиза и крепко, взасос, по-институтски, поцеловала монахиню.
– Чем так вам мила стала? Голуби вы мои! Раздевайтесь-ка, да на постельку.
Истомленные дорогою девушки начали спешно разоблачаться.
– Где же лечь? – спросила Лиза.
– На постель, на постель, мой ангел. Тетушка так сказала, – отвечала сестра Феоктиста.
– Валимся! – проговорила Лиза и, забросив за уши свои кудри, упала на мягкую теткину постель. За нею с краю легла тихо Гловацкая.
– Ну и отлично. Теперь я подам чайку.
– Зачем же вы сами, сестра Феоктиста?
– Да что ж за беда. Я и сама напьюсь с вами.
Чаек подали, и девушки, облокотясь на подушечки, стали пить. Сестра Феоктиста уселась в ногах, на кровати.
Девушки, утомленные шестидневной дорогой, очень рады были мягкой постельке и не хотели чаю. Сестра Феоктиста налила им по второй чашке, но эти чашки стояли нетронутые и стыли на столике.
– Кушайте!
– Не хочется, – отвечали обе девушки.
– Ну, почивайте. Всенощная еще не скоро кончится. Часа полтора еще пройдет, почивайте, а я пойду.
– Нет, посидите с нами, вы ведь тоже устали, там духота такая в церкви.
– Сестра Феоктиста! Как вы думаете, можно покурить потихоньку?
– Ох, не знаю, право.
– Ведь никто не взойдет?
– Не знаю.
Лиза спрыгнула с кровати, зажгла папироску и села у печки.
– Не тянет что-то.
– Труба, верно, закрыта от грома. Я открою сейчас, – и Феоктиста открыла трубу.
Женни тоже покурила, и обе девушки снова улеглись.
– Душно точно, голова так и кружится, да это ничего, Господь подкрепляет, я привыкла уж, – говорила Феоктиста, продолжая прерванный разговор о церковной духоте.
– Как вы успели привыкнуть так скоро? – спросила, внимательно глядя на сестру Феоктисту, Лиза.
– M-м… Так привыкла, потому что здесь ведь хорошо.
– Чем же хорошо?
– Тихо так, хорошо.
Вышла пауза.
– И вы никогда не скучаете? – спросила Женни.
– Чего скучать, надо Богу молиться, а не скучать.
– Иногда против воли скучается.
Сестра Феоктиста вздохнула.
– Молитвой надо ограждать себя, – проговорила она тихо.
– А если нельзя молиться? – спросила быстро Лиза.
– Отчего нельзя?
– Если не спокоен, расстроен, взволнован.
– Тут-то и молиться.
– Вы это на себе испытали когда-нибудь?
– Как же. Искушения тоже бывают большие и в монастыре.