— Как, все? — бурлила от негодования Белинда, страстно желая, чтобы то же самое можно было сказать и про нее.
Но нет, она боялась, что золотистые шорты Брайана Стоуна еще долго будут преследовать ее в кошмарных снах.
— Похоже на то, мадам. Я известил мистера Стоуна о вашем звонке, но ваше имя не запечатлелось у него в сознании.
— Но это же невозможно! — вскрикнула Белинда. — Я понимаю, он за свою жизнь принял столько наркотиков, что у него в голове стерлись почти все извилины, но что-то он все-таки должен помнить?
«Меня, например», — в бешенстве подумала она.
В трубке послышалось, как дворецкий вежливо кашлянул.
— Послушайте, он мне сказал, что в эти выходные мы с ним летим на Антибские острова на его личном реактивном лайнере, черт побери! — взвыла Белинда, привлекая к себе внимание всей редакции.
— Да, мадам. Однако, мисс Блэк, если позволите, мне это кажется крайне маловероятным.
— Это еще почему? — фыркнула Белинда. — Вы намекаете, что я для него недостаточно хороша, да?
— У меня и в мыслях этого не было, мадам. Я только хочу сказать, что мистер Стоун потерял связь с действительностью. Далее, я вынужден с сожалением констатировать, что в настоящее время местонахождение личного лайнера мистера Стоуна является для нас загадкой.
— О, идите вы все к черту! — крикнула Белинда, бросая трубку на аппарат. С горящим взором она повернулась к Таркину, который, судя по испуганному выражению лица, только что успешно убедил еще одну знаменитость не давать интервью Белинде Блэк.
— Шарон Стоун снова ответила отказом, — подтвердил Таркин, осторожно опуская телефонную трубку. — Ее агент заявил, что мисс Стоун насторожило ваше интервью с Шампань Ди-Вайн.
— Но я же говорила тебе больше не связываться ни с какими Стоунами! — взвизгнула Белинда, хотя на самом деле она вовсе не ставила такого ультиматума. — Ни с Оливером Стоуном, ни с «Роллинг Стоунз» и, уж конечно же, не с этой проклятой Шарон Стоун!
Вскочив с места, Белинда принялась расхаживать по комнате на своих опасно высоких шпильках. Какие они заносчивые, эти женщины-знаменитости, и самая заносчивая среди них королева. Если верить Таркину, Елизавета никогда не встречается с журналистами и никому не дает интервью, что просто смешно, если учесть, как сильно старая кошелка нуждается в рекламе. Впрочем, ей же хуже, подумала Белинда. И все-таки какая жалость, что у нее нет возможности спросить у ее величества, действительно ли большие завитки седых волос на лбу являются, как однажды предположил Че Гевара, замаскированными пультами управления баллистическими ракетами, центром ядерной оборонной системы Великобритании.
— В любом случае, — резко заметила Таркину Белинда, — я уже говорила тебе, что меня не интересуют женщины — точка. Отныне предложения дать интервью ты должен рассылать исключительно богатым, знаменитым и… мм… доступным мужчинам.
— Доступным? — недоуменно переспросил Таркин. — В каком смысле доступным?
— Разумеется, в том, что они согласны дать интервью.
— Вы имеете в виду кого-нибудь вроде музыкального ведущего «Би-би-си» Терри Уогана?
— Нет, не Терри Уогана.
— Тогда диск-жокея Джимми Сэвайла?
— Нет! — крикнула Белинда. — Совсем не Джимми Сэвайла, мать твою. Мне нужны крупные личности. Жаркие личности.
— Я уже дважды пытался связаться с Марлоном Брандо, — робко начал Таркин.
Прищурившись, Белинда подозрительно посмотрела на своего помощника. Этот дурень-молокосос что, издевается над ней?
Она осторожно провела рукой по тщательно накрашенным глазам. Постоянная необходимость следить за Таркином была просто невыносима. Приходилось ли кому-нибудь на свете сталкиваться с такой абсолютной некомпетентностью подчиненных? И с такой вопиющей неблагодарностью? Белинду просто бесило нежелание Таркина оценить по достоинству то, что она для него делала. Процесс его обучения был чертовски тяжел, но, что самое главное, труд этот оставался непризнанным и невознагражденным. Наоборот, Таркин имел дерзость строить недовольные гримасы, когда Белинда пару-тройку раз заставляла его задержаться в редакции, чтобы он мог проверить по телефону получение писем, отправленных в Лос-Анджелес, где поясное время на восемь часов отставало от лондонского. Неблагодарный ублюдок!
Белинда глубоко вздохнула. Никому не понять, как одиноко на самой вершине. «Неужели я, — думала она, — поднялась на вершину горы, — а Мо Миллз определенно можно было считать горой — только за тем, чтобы увидеть сверху ту же самую безрадостную картину, которая была внизу? Неужели я, достигнув цели, обнаружила, что на самом деле не сдвинулась с места?» Белинда нахмурилась. Проклятие, сейчас она говорит совсем как Шампань Ди-Вайн.